© Copyright Кирилл Еськов
Оригинал этого текста расположен на
http://dali.orgland.ru/tcd/
Священная история как предмет
для детективного расследования
Содержание:
Предисловие
Аргументация Джоша Мак-Дауэлла
Постановка задачи
Исторический фон
Прокуратор Иудеи
Голгода. Первое предупреждение Мак-Дауэллу
Иоанн Предтеча
Воскрешение Лазаря
Иуда
Тайная вечеря и Гефсиманский сад: о тех, кто за кадром
Опустевшая гробница
Второе предупреждение Мак-Дауэллу: "Желтая карточка"
Явления воскресшего Христа
Третье предупреждение Мак-Дауэллу: "Красная карточка"
- Помилуйте, что вы делаете, Афраний, ведь печати-то,
наверное, храмовые!
- Прокуратору не стоит беспокоить себя этим вопросом,
- ответил Афраний, закрывая пакет.
- Неужели все печати есть у вас? - рассмеявшись,
спросил Пилат.
- Иначе быть не может, прокуратор, - безо всякого
смеха, очень сурово ответил Афраний.
М.Булгаков
Борхес как-то заметил, что "люди поколение за поколением пересказывают всего лишь две истории: о сбившемся с пути корабле, кружащем по Средиземноморью в поисках долгожданного острова, и о Боге, распятом на Голгофе". Насчет последнего он, пожалуй, не совсем прав. Художественное и философское переосмысление событий, сопутствовавших казни Иисуса Христа, стало устойчивой литературной традицией лишь в прошлом веке, когда Церковь в значительной мере утратила функции идеологического надзора. Обычно эта тема присутствует в повествовании в виде побочных сюжетных линий или "романов в романе" (как у Булгакова или Айтматова), реже - в виде самостоятельных произведений (как у Франса или Леонида Андреева). Созданные в рамках этой традиции тексты весьма различны - и по своему художественному уровню (от бессмертного "Мастера" до ернического фантастического рассказика Варшавского "Петля гистерезиса"), и по степени следования Священному Писанию и историческим реалиям (от весьма пунктуального у Домбровского [М.Дунаев в своей статье "Истина о том, что болит голова" (Златоуст, N_1, 1992: 306-348), написанной с последовательно-христианских позиций, буквально не оставил камня на камне от литературных интерпретаций Евангелия Булгаковым, Айтматовым и Тендряковым; отсутствие в этом ряду Домбровского показалось мне весьма знаменательным; не будучи знатоком церковной догматики, я всегда интуитивно полагал, что Христос отца Куторги более всего соответствует если не букве, то духу христианского учения] до нарочито-небрежного у Стругацких). В этом последнем аспекте стоит сравнить и два известных киношедевра - "Евангелие от Матфея" и "Последнее искушение Христа". Надо ли говорить, что версии разных авторов различаются радикальнейшим образом, а евангельские персонажи становятся "омонимами" - вспомним Пилатов Франса и Булгакова, Иуд Леонида Андреева и Домбровского, или Иисусов Пазолини и Скорцезе.
Тем не менее, в рамках этой традиции действует и одно общее фундаментальное ограничение: прямое вмешательство в ход событий сверхъестественных сил не должно выходить за рамки "странной тучи, пришедшей на Ершалаим". Именно поэтому такое ключевое для христианского мировоззрения событие, как телесное воскресение, всегда выводится за рамки повествования - несмотря на то, что многие из авторов, обращавшихся к этой теме, были людьми несомненно верующими. А поскольку я принадлежу к поколению, на формирование воззрений которого булгаковский Иешуа повлиял неизмеримо больше, чем его официальный прототип, проблема воскресения, вплоть до самого последнего времени, ни малейшего интереса у меня не вызывала.
Недавно, однако, мне попала в руки книга известного современного проповедника Мак-Дауэлла [Джош Мак-Дауэлл "Доказательства воскресения", Slavic Gospel Press ed. Wheaton, IL, 1990, 203 стр. (в оригинале: "The Resurrection Factor" by Josh McDowell, 1981)], поставившего перед собой весьма неординарную задачу: доказать факт телесного воскресения Христа с сугубо рациональных позиций. Схема построений Мак-Дауэлла такова. Опираясь на Евангелие как на исторический документ и привлекая множество других (религиозно нейтральных) источников, он пунктуально перебрал все мыслимые возможности для материалистического объяснения необычайных событий, последовавших за казнью Иисуса Христа (прежде всего - исчезновения тела из опечатанной и охраняемой римскими солдатами гробницы). Эти гипотезы были классифицированы им следующим образом:
1. Гробница Христа в действительности не была пуста.
1.1. Реальное место погребения Христа никому не известно; скорее всего, его тело было сброшено в ров вместе с другими казненными (гипотеза Гинсберта).
1.2. Путаница с гробницами: женщины, впервые обнаружившие "воскресение", в действительности по ошибке пришли к какой-то чужой, незанятой гробнице (гипотеза Лейка).
1.3. Все рассказы о воскресении - возникшие спустя много лет после казни Христа легенды, вообще не имеющие под собой никакой реальной основы.
1.4. Рассказ о воскресении - не более чем иносказание: в действительности речь идет о чисто духовном воскресении.
1.5. Все явления Христа - результат индивидуальных и коллективных галлюцинаций.
2. Гробница Христа в действительности была пуста, но опустела естественным образом.
2.1. Тело было выкрадено учениками.
2.2. Тело было перенесено и спрятано властями, с целью воспрепятствовать возможным махинациям тех, кто ожидал воскрешения.
2.3. Христос не умер на кресте; он был снят с него в состоянии шока, а затем очнулся и оправился.
2.4. "Гипотеза Пасхального заговора" Шенфилда. Иисус, веря в свою богоизбранность, решил создать видимость свершения пророчеств о Мессии. Для этого он организовал (при помощи Иосифа Аримафейского) собственное распятие; чтобы имитировать смерть на кресте, он выпил вместо уксуса наркотик. По плану далее он должен был быть перенесен в гробницу, откуда через некоторое время вышел бы в качестве "воскресшего". Заговор сорвался, так как римский солдат ударил Христа копьем и действительно убил его. Однако, затем Мария и ученики приняли за Христа некого неизвестного молодого человека, Иосиф же (знавший правду) и не подумал сообщить им об ошибке.
Опровергнув, с различной степенью убедительности, все указанные гипотезы, Мак-Дауэлл счел пространство логических возможностей исчерпанным и сделал вывод: объяснить исчезновение тела и последующие явления Христа с материалистических позиций невозможно. Эрго - мы имеем дело с прямым вмешательством Бога в дела земные.
Необходимо отметить, что абсолютно идентичная схема доказательства факта воскресения Христова была изложена еще в 1906 году в "Общедоступном толковании Евангелия" Б.И.Гладкова, "предназначенном для интеллигентных читателей, преимущественно же для неверующих, сомневающихся и колеблющихся". Этот автор тоже последовательно опровергает "три возможных возражения против действительности воскресения Иисуса Христа: 1) ученики Иисуса украли Его тело и разгласили, что Он воскрес; 2) Иисус не умер на кресте, а был погребен мнимо-умершим, затем ожил и явился своим ученикам; 3) Иисус воскрес не в действительности, но лишь в воображении Его учеников". Хотя формально набор гипотез у Гладкова существенно беднее, чем у Мак-Дауэлла, он в действительности покрывает все реальное разнообразие принципиально несводимых друг к другу позиций (ибо вряд ли стоит всерьез полемизировать, например, с такой фантастической и полной внутренних нестыковок версией, как "Пасхальный заговор").
Думаю, что любому человеку, знакомому с законами логики, вполне очевидна принципиальная уязвимость системы доказательств Мак-Дауэлла или Гладкова (смотри ниже); подчеркну, что речь идет именно о системе в целом, а не о конкретных опровержениях. Тем больший интерес вызвали у меня приводимые Мак-Дауэллом высказывания целого ряда ведущих западных юристов, в число которых входят члены английского Верховного суда лорд Дарлинг и лорд Калдекот и министр юстиции Великобритании лорд Линдхерст. Их вердикт сводится к тому, что имеющихся свидетельств было бы вполне достаточно для признания факта воскресения в ходе гипотетического судебного заседания. Многолетний завкафедрой юридического факультета в Гарварде профессор Гринлиф, автор ставшего классическим трехтомного трактата о доказательном праве, даже опубликовал специальную монографию - "Исследование свидетельств четырех Евангелистов по правилам юридических доказательств, применяемых в судопроизводстве".
Я, конечно, отдаю себе отчет в том, что мои совковые представления о западном правосудии почерпнуты главным образом из детективов Гарднера. И тем не менее... Попробуйте-ка представить себе адвоката Перри Мейсона (равно как прокурора Бергера), пытающегося убедить присяжных в том, что некое происшествие есть результат действия сверхъестественных сил - на том лишь основании, что он лично не может предложить убедительной версии происшедшего. Представили? Я вот пытаюсь - и не могу: воображение отказывает...
В религиозном плане я, подобно многим моим коллегам-естественникам, являюсь агностиком; то, что в сфере Разума доказательств бытия Божия нет, да и быть не может, всегда было для меня аксиомой. Отказавшись же от честного тертуллиановского "Верую, ибо абсурдно" и собственноручно десакрализовав евангельский текст, протестант Мак-Дауэлл сознательно вступил в весьма рискованную игру на поле соперника. Не в силах противиться искушению, я принял его вызов; как говаривал один мой приятель: "Не замай! А уж коли замаял, так не обессудь...".
Прежде всего отметим, что строгость используемой Мак-Дауэллом системы доказательств иллюзорна. В терминах классической логики она представляет собой КОСВЕННОЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВО, при котором "истинность тезиса устанавливается путем показа ошибочности противоположного ему допущения". Этот метод уже сам по себе не является универсальным, и его применение связано с рядом принципиальных ограничений. Более существенно, однако, другое. В рассматриваемом случае ошибочность антитезиса не доказывается дедуктивным путем, а выводится как индуктивное обобщение, позволяющее предполагать случай неполной индукции (так называемое "поспешное обобщение").
Переходя от логической стороны задачи к содержательной, следует подчеркнуть, что используемый в обсуждаемой схеме последовательный перебор альтернатив осмыслен в том - и только в том - случае, когда их набор с исчерпывающей полнотой перекрывает пространство логических возможностей (на чем, собственно, и настаивает Мак-Дауэлл). Поэтому для опровержения "схемы Гладкова - Мак-Дауэлла" необходимо и достаточно следующее. Я должен предложить хотя бы еще одну гипотезу (естественно, материалистическую), которая объясняла бы комплекс событий, связанных с распятием и воскресением Христа, более непротиворечиво, чем все опровергнутые ранее [отмечу, что примерно тем же занимался некогда (без особого, впрочем, успеха) и присланный в Иерусалим императором Тиберием "следователь по особо важным делам" в замечательном фильме Дамиани "Расследование"].
Задача наша, таким образом, идентична той, что решается в любом классическом ("английском") детективе, каковой по сути есть собирание головоломки. Из фиксированного числа кусочков заданной формы (установленных фактов) необходимо сложить фигурку (версию) так, чтобы фрагменты прилегали друг к другу без зазоров и были использованы все до единого, включая наиболее "неудобные". На всякий случай повторю: версия должна быть именно ВНУТРЕННЕ НЕПРОТИВОРЕЧИВОЙ, вопрос же об ее ИСТИННОСТИ ИЛИ ЛОЖНОСТИ лежит в совершенно иной плоскости, и в данном контексте он просто несущественен.
Такая постановка вопроса позволяет нам, в частности, избежать обсуждения историчности Христа, правомочности рассмотрения канонических Евангелий в качестве исторических документов, и связанных с этим вопросов. Смешно дилетанту лезть в клубок проблем, по которым специалистами - историками, археологами, филологами, лингвистами - написаны необозримые горы литературы [цену озарений дилетантов я вполне представляю себе по сфере собственной профессиональной деятельности - палеонтологии, здесь эта публика регулярно пытается осчастливить научное сообщество очередной теорией вымирания динозавров; и хотя некоторые из этих дилетантов являются признанными авторитетами в своих областях знания (например, в астрофизике), у палеозоологов их построения вызывают лишь зубовный скрежет и аллергическую сыпь]. Так что предлагаемый текст вовсе не следует рассматривать через призму научной библеистики; предметом нашего исследования будут прежде всего литературные персонажи, а не их исторические прототипы (если таковые существовали). Сам бы я, пожалуй, определил его как продолжение той традиции, в которой написана любимая мною "Загадка Прометея" Мештерхази.
Авторство и хронология написания Евангелий принимается здесь в полном соответствии с церковным каноном; проблемы преемственности четырех канонических текстов относительно Матфеевых Логий, Евангелия от Фомы и протоевангелия "Q" (от немецкого "Quelle" - источник) нас интересовать не будут. Канву событий я буду излагать в основном по одной из классических версий, согласующих между собой все новозаветные тексты - "Жизни Иисуса" В.Ф.Фаррара, написанной с вполне ортодоксальных позиций.
В ряде пунктов, однако, расхождения между версиями разных Евангелистов кажутся достаточно принципиальными; в этих случаях нам не избежать обсуждения источника этих разногласий. В рамках нашего подхода рассказы Левия Матфея и Святых Петра, Павла и Иоанна, легшие в основу соответствующих Евангелий, можно воспринимать... ну, скажем, как показания четырех жильцов занесенного снегом йоркширского поместья, в котором волею Агаты Кристи произошло загадочное преступление. В спорных и сомнительных случаях, касающихся толкования текстов или исторических реалий, мне кажется справедливым отдавать предпочтение именно мнению Мак-Дауэлла (если таковое было высказано).
Оговаривая исходные условия, введем одно важное ограничение. В части обсуждаемых Мак-Дауэллом "материалистических" гипотез Христос и его сподвижники выставлены, попросту говоря, или жуликами, или недоумками. И хотя сам я отношусь к религии безразлично, а к официальным Церквам - довольно прохладно, эти допущения решительно мне не нравятся. В конце концов, что бы там ни говорили Отцы Церкви, каждый человек имеет своего собственного Христа. И пусть мой Христос с точки зрения ортодоксальной догматики совершенно чудовищен (ибо несет на себе все "родимые пятна" либеральной теологии), но уж лжецом-то он не будет ни при каких обстоятельствах. В любом случае, и Христу, и большинству из его спутников предстояло вскоре отдать жизнь за свои убеждения, что уже само по себе должно вызывать элементарное к ним уважение. Поэтому при переборе гипотез для объяснения различных "узлов" событий мы будем исходить из следующего: сознательный обман со стороны Христа или Апостолов можно допускать лишь после того, как исчерпаны все иные возможные варианты объяснения ("презумпция честности"). Забегая вперед, отмечу, что таких случаев в итоге не окажется вовсе. С одной лишь оговоркой.
Английский христианский философ и публицист Клайв Льюис в нашем отечестве известен в основном в качестве автора назидательных детских сказок. В одной из них девочка случайно открывает способ проникать в волшебную страну, проходя сквозь старинный платяной шкаф. Старшие брат и сестра, услышав ее рассказы об этих визитах, начинают опасаться за рассудок сестренки и обращаются за советом к хозяину дома, профессору:
"- Логика! - сказал профессор не столько им, скольку самому себе. - Почему их не учат логически мыслить в этих их школах? Существуют только три возможности: или ваша сестра лжет, или она сошла с ума, или она говорит правду. Вы знаете что она никогда не лжет, и всякому видно, что она не сумасшедшая. Значит, пока у вас не появятся какие-либо новые факты, мы должны признать, что она говорит правду."
Странно, что профессор Льюиса в упор не замечает по крайней мере еще одной возможности - добросовестного заблуждения честного и здравомыслящего человека. Источники подобных заблуждений весьма разнообразны. Это могут быть, например, различные природные явления - от атмосферных оптических эффектов ("летающие тарелки") до кислородного голодания в условиях высокогорий, вызывающего системные галлюцинации ("снежный человек", "Черный альпинист"). С другой стороны, - и что в нашем случае важнее - любой человек может стать жертвой преднамеренной мистификации.
Здесь существенно то, что организатор серьезной мистификации должен позаботиться не только об убедительности самой инсценировки, но и о наличии у нее очевидцев с именно безупречной репутацией (ибо что толку в свидетельствах дурака или записного враля). Не зря всякого рода специалисты по телепатии и психокинезу всегда желают, чтобы в их опытах участвовали известные ученые, - категорически не желая при этом творить свои "чудеса" в присутствии профессиональных фокусников. Именно по этим причинам из принимаемой нами "презумпции честности" вовсе не следует заведомая истинность любого факта, сообщаемого Евангелистами.
Прежде чем перейти к непосредственному анализу евангельских текстов (и дальше уже не выходить за их рамки), необходимо все же сделать несколько замечаний по поводу реального исторического контекста событий. В 6 году н.э., после смерти царя Ирода Великого, Палестина потеряла остатки независимости и была оккупирована римлянами; двумя из четырех исторических областей Палестины - Иудеей и Самарией - стали править римские прокураторы, прямо назначаемые имперской администрацией. Это вызвало резкий подъем национально-освободительного движения; его идеологию в значительной степени формировали религиозные фундаменталисты - фарисеи, а наиболее организованную силу представляли собой национал-радикалы из партии зелотов. Последние "во всем были согласны с фарисеями, но обладали к тому необузданной любовью к свободе. [...] Никакая смерть не казалась им страшною, да и никакое убийство (даже родственников и друзей) их не удерживало от того, чтобы отстоять принципы свободы" (Иосиф Флавий, "Иудейские древности"). Именно зелоты внесли решающий вклад в разжигание начавшейся в 66 году н.э. Иудейской войны, которая в итоге привела евреев к полной национальной катастрофе.
Большую роль в формировании общественного мнения в Палестине традиционно играли бродячие проповедники. Историкам известно порядка дюжины пророков, проповедовавших приблизительно в одно время с Иисусом Христом и Иоанном Крестителем и сопоставимых с ними по популярности; почти все они были казнены римлянами как потенциальные вожди еврейского восстания. Тем не менее, за годы, предшествующие Иудейской войне, таких восстаний произошло 12 (не считая мелких бунтов и терактов). Римляне реагировали на эти события в привычной для себя манере: по рассказу Иосифа Флавия, они как-то распяли в Иерусалиме за один раз две тысячи человек.
Между этими двумя непримиримыми силами балансировала местная церковно-государственная элита. Первоначально возникнув на основе одной из религиозных сект - саддукеев, она к описываемому времени полностью деидеологизировалась и представляла собой партию прагматиков. Ради сохранения статус-кво они готовы были сотрудничать хоть с римлянами, хоть с марсианами, а при первом же удобном случае - немедленно перекраситься в лидеров национально-освободительного движения (как это только что проделала на наших глазах коммунистическая номенклатура республик бывшего СССР).
Так оно, кстати, и вышло в действительности. В двадцатой главе "Иудейской войны" Иосиф Флавий описывает выборы новой - "революционной" - администрации в восставшем Иерусалиме; в их результате "безграничную власть над городом" получил... непотопляемый первосвященник Ханаан. Вот комментарий к этой главе российского издателя и переводчика "Иудейской войны" Я-Л.Чертка: "Результаты выборов оказались, таким образом, весьма неблагоприятными для зелотов, несмотря на то, что они после победы над Цестием и изгнания римлян из пределов страны получили решительное преобладание как в столице, так и в провинции. [...] Элеазар-бен-Симон, победитель Цестия, впоследствии главнейший вождь войны, был совершенно обойден на выборах; еще более могущественный в то время вожак зелотов Элеазар-бен-Анания, который дал войне первоначальный импульс [...], для того, вероятно, чтобы удалить его из Иерусалима, получил начальство над второстепенной провинцией - Идумеей. НА САМЫЕ ЖЕ ОТВЕТСТВЕННЫЕ ПОСТЫ В ИЕРУСАЛИМЕ И ГАЛИЛЕЕ БЫЛИ ВОЗВЕДЕНЫ РИМСКИЕ ДРУЗЬЯ, КОТОРЫЕ РАНЬШЕ СКРЫВАЛИСЬ ОТ ПРЕСЛЕДОВАНИЯ ЗЕЛОТОВ [выделено мною - К.Е.]". Знакомая картина, не правда ли?
Эти события, однако, произойдут чуть позже. В интересующее же нас время саддукейское руководство находило более полезным для себя демонстрировать лояльность "имперскому центру". Непопулярный режим, как водится, наводнил страну агентами тайной полиции. Иосиф Флавий в тех же "Иудейских древностях" пишет, что со времен Ирода Великого (он же - Кровавый) пытки, казни и "исчезновения" оппозиционеров стали обычной практикой: "Многие граждане, частью открыто, частью тайно, были уведены в крепость Гирканион и там замучены. Повсюду в городах и селах находились шпионы, которые подстерегали всякие сходки".
В ответ боевики партии зелотов - сикарии - развернули компанию террора против оккупантов и местных коллаборационистов, венцом которой стало убийство первосвященника Ионафана. Зелоты располагали разветвленными конспиративными структурами, а их агентура пронизывала все звенья государственного аппарата. Кроме того, они часто поддерживали контакты с шайками разбойников (или, если угодно, партизанскими отрядами), которыми буквально кишела страна. Некоторые из этих вооруженных формирований насчитывали в своих рядах до нескольких сот человек; легендарный полевой командир Элеазар, например, терроризировал окрестности Иерусалима на протяжении почти двадцати лет, пережив нескольких прокураторов и первосвященников.
Не вызывает сомнения и то, что на территории Сирии и Палестины активно работали также спецслужбы Парфянского царства, которое в описываемое время жестко и весьма эффективно противодействовало римскому "дранг нах остен" [на роль, которую сыграла в этой "стратегии сдерживания" парфянская разведка (ставшая, во многом благодаря личным усилиям царя Митридата, одной из лучших секретных служб за всю историю античного мира) указывает в своем "Искусстве разведки" основатель и многолетний шеф ЦРУ Аллен Даллес]. Сразу оговорюсь: мне неизвестны какие-либо конкретные факты, касающиеся закордонной поддержки еврейского национально-освободительного движения. Вряд ли, однако, столь искушенным политикам, как парфяне, был неведом фундаментальный тактический принцип "враг моего врага - мой друг".
Короче говоря, реальная Палестина являла собой, по современной гэбэшной терминологии, "страну со сложной агентурно-оперативной обстановкой", что-то вроде Ливана или Сальвадора 80-х годов. Она довольно слабо соответствовала идиллической картинке, возникающей при чтении Евангелия: страна тенистых оливковых кущ, в которой главное занятие населения - назидательные беседы и религиозно-философские диспуты.
Этот исторический экскурс понадобился мне лишь для одного. Когда кто-либо (в том числе и Мак-Дауэлл), говоря о тогдашней Иудее, пишет походя "власти поступили так-то" или "власти были заинтересованы в том-то" - это просто нонсенс. Властей было две (плюс еще одна - нелегальная, хотя и весьма влиятельная), и их интересы, иногда совпадая в частных вопросах, в целом были совершенно различны. В довершение ко всему, общая нестабильность обстановки явно не способствовала монолитности этих властей. В этих условиях естественное соперничество между группировками или отдельными личностями внутри каждой из них могло принимать форму открытой борьбы, сочетающейся с самыми неожиданными и противоестественными временными альянсами ("Против кого мы сегодня будем дружить?"). Вспомним в этом плане расклад в политическом руководстве и спецслужбах нацистской Германии, столь красочно реконструированный в милых сердцу каждого советского человека "Семнадцати мгновениях весны".
Того, кто полагает, будто речь идет о сугубо гипотетических конструкциях, должен заинтересовать комментарий Чертка к Тринадцатой главе "Иудейской войны": "Первосвященник Ионафан содействовал назначению Феликса прокуратором, вследствие чего он был ненавистен сикариям. С другой же стороны, Феликс начал тяготиться Ионафаном, укорявшим его неоднократно за его жестокие и несправедливые действия, и хотел от него освободиться. С этой целью он вошел в соглашение с сикариями, которые, хотя и были врагами Феликса, тем не менее представили свои услуги в его распоряжение для убийства одинаково ненавистного им первосвященника".
Исследователи Библии давно обратили внимание на странный факт: резко выступая как против разложившейся саддукейской элиты, так и против догматиков-фарисеев, Иисус ни единым словом не обмолвился о зелотах, деятельность которых была одной из острейших проблем того времени. Учитывая то, что наибольшим влиянием и авторитетом зелоты пользовались именно в его родной Галилее, английский библеист Брэндон в монографиях "Иисус и зелоты" и "Суд над Иисусом из Назарета" доказывал, что Иисус, если и не принадлежал организационно к этому движению, то относился к нему весьма сочувственно.
В любом случае, среди Апостолов достоверно был по меньшей мере один зелот - Симон (Лк 6:15), а немецкий библеист Кульман в книге "Иисус и Цезарь" обосновывает принадлежность к зелотам еще трех Апостолов - Петра, его брата Андрея и Иуды. Напомню в этой связи характерную деталь. Когда Христос во время Тайной вечери обращается к Апостолам с аллегорическим призывом "продать одежду свою и купить меч", те, поняв его буквально, отвечают: "Господи! вот, здесь два меча" (Лк 22:38). Между прочим, Иудея - не Техас, и свободного ношения оружия там не было и в помине.
В рамках стоящей перед нами задачи совершенно излишне углубляться в спекуляции на тему организационных взаимоотношений Иисуса с национально-освободительным движением. Для нас здесь существенен иной аспект. В моменты общественных потрясений любая социально-значимая фигура (к числу коих, несомненно, принадлежал Иисус - наряду с другими тогдашними пророками), вне зависимости от собственных планов и желаний, становится фигурой политической. А это значит - либо самостоятельным действующим лицом, либо объектом манипуляций иных сил.
И здесь, как мне кажется, самое время перейти к проблеме Пилата. По всему, что о нем известно, выходит, что "жестокий пятый прокуратор Иудеи всадник Понтий Пилат" был не то, чтобы запредельно жесток, а скорее абсолютно бессердечен. Что же вынудило его дважды обращаться к делу некого нищего проповедника, обвиняемого в "crimen laese majestatis" (оскорблении величества), и, вместо того чтобы немедленно казнить его - просто, что называется, "для ясности" - сделать почти все возможное для его спасения?
В попытках хоть как-нибудь объяснить странное расположение Пилата к Христу евангелист Матфей ссылается на заступничество жены прокуратора, якобы имевшей во сне соответствующее видение. Помилуйте, какая жена? Пусть даже прокуратор и вправду был женат, и притом мнение супруги о делах государственных означало для него нечто большее, чем дверной скрип. Откуда, однако, она взялась в Иерусалиме?
Дело в том, что постоянная резиденция прокураторов Иудеи находилась в приморском городе Кесарии, а в Иерусалим Пилат наезжал всего несколько раз за год - для контроля за сбором податей и судебных разбирательств (Ин 19:20). Но, может быть, она прислала к мужу гонца из кесарийской резиденции? Увы, так тоже не выходит: суд происходил утром, жена "ныне во сне много пострадала за Него" (Мф 27:19), а от Кесарии до Иерусалима около 120 километров по прямой. И тем не менее, добросовестно воспроизведенный Матфеем слух о роли в этом деле жены Пилата (ибо ничем, кроме слуха, это и быть не может) весьма важен. Нам следует запомнить его.
Что же касается потрясающей реконструкции Булгакова, то она страдает, на мой взгляд, единственным недостатком: его Пилат слишком человечен. Не в смысле "слишком гуманен", а слишком подвержен нормальным человеческим чувствам - любопытству, симпатиям и неприязни, одиночеству, ну и, конечно, трусости (из коей проистекают все прочие пороки). В этом смысле гораздо правдоподобнее выглядит Пилат Домбровского - крупный ответственный работник имперской номенклатуры:
"Так вот, первая причина колебаний Пилата - он просто не хотел никого казнить в угоду иудеям. Но было и второе соображение. Уже государственное. Дело-то в том, что Христос - или такой человек, как Христос - очень устраивал Пилата. Удивлены? А ведь все просто. Два момента из учения Христа он уяснил себе вполне. Во-первых, этот бродячий проповедник не верит ни в революцию, ни в войну, ни в переворот; нет, человек должен переделать себя изнутри, и тогда все произойдет само собой. Значит, он против бунта. Это первое, что подходит Риму. Второе: единственное, что Иисус хочет разрушить и все время разрушает, это авторитеты. Авторитет Синедриона, авторитет саддукеев и фарисеев, а значит и, может быть даже незаметно для самого себя, авторитет Моисея и храма. А в монолитности и непререкаемости всего этого и заключается самая страшная опасность для империи. Значит, Риму именно такой разрушитель и был необходим. [...] Теперь представьте себе состояние мира в то время и скажите: разве эти заповеди в устах галилеянина не устраивали Пилата? Ведь это за него, оккупанта, предписывалось молиться и любить его. И разве Пилат - человек государственный, знающий Восток и страну, которую он замирял, - не понимал, что это и есть та самая сила, на которую ему надлежит опереться?"
Я привел столь пространную цитату потому лишь, что эти, в общем-то лежащие на поверхности, соображения обычно парадоксальным образом упускают из виду. Дело, видимо, в том, что, когда заходит речь об отношении римской власти к раннему христианству, сразу вспоминают Нероновы светильники из обмазанных смолой людей и прочие не менее яркие эпизоды. Все так, но речь-то идет о другой эпохе и другом регионе, а политика, по известному выражению Черчилля, порой укладывает в одну постель весьма необычных партнеров.
Можно сколько угодно оспаривать оценку раннего христианства как миролюбивой доктрины, цитируя "Не мир пришел я принести, но меч" (Мф 10:34) и прочие, не менее замечательные места из Священного Писания. Факт, однако, остается фактом: тридцать лет спустя христиане из первых общин действительно не приняли участия в восстании и Иудейской войне, за что и были изгнаны соотечественниками в Заиорданье с клеймом коллаборационистов. Так что, если Пилат в своих попытках спасти Иисуса действительно руководствовался означенными государственными соображениями, то он, несомненно, попал "в десятку". Что же до неких отдаленных последствий, то у прокуратора - ей же Богу! - были заботы и поважнее чьей-то будущей головной боли.
Это все о том, почему пытался спасти. А вот почему все-таки не спас? Почему, сказав "а" (неважно - из государственных соображений, в пику ненавистному Синедриону или просто из вельможного каприза), он не пошел до конца и не использовал весь гигантский объем своих полномочий? Стандартная версия - "обложился, что местные кадры просигнализируют Хозяину" - не кажется сколь-нибудь убедительной. К тому времени все горшки с местной властью были уже побиты вдребезги; доносом больше, доносом меньше - какое это, в сущности, имело значение?
К тому же такой опытный администратор, как Пилат, не мог не знать, что донос как таковой никогда не является истинной причиной оргвыводов; его могут использовать лишь как формальный предлог, если твоя судьба уже так и так решена. С другой стороны, свой проступок прокуратор совершил уже в тот момент, когда попытался выгородить "государственного преступника"; оказалась ли эта попытка успешной - это, с точки зрения тоталитарного режима Тиберия (доведись до разбирательства), дело десятое. Поэтому, коль скоро движущей силой поступков нашего Пилата мы полагаем серьезные государственные соображения, посмотрим под этим углом зрения и на его "полный назад".
Обратим здесь внимание на одно весьма существенное обстоятельство, которое почему-то упорно не замечают (или сознательно игнорируют) комментаторы Библии. Общеизвестно, что христианская традиция всеми силами обеляет Пилата (в коптской и эфиопской Церквах он даже причислен к лику святых), возлагая всю вину за трагическую гибель Христа на евреев. Между тем, помимо двух оправдательных вердиктов Пилата имел место еще один - тетрарха (царя) Галилеи Ирода Антиппы; это обстоятельство - в рамках традиционных представлений - вообще не лезет ни в какие ворота. Поясню. Официально инкриминируемые Иисусу претензии на иудейский престол ("Ты - царь иудейский?") в наибольшей степени затрагивали интересы именно Ирода как представителя не вполне легитимной Идумейской династии, а вовсе не Синедриона. Тем не менее. Синедрион упрямо настаивает на смертной казни, а Ирод, точно так же как Пилат, в упор не видит в действиях Иисуса состава преступления. И это тот самый Ирод, которого можно обвинить в чем угодно, но только не в "идиотской болезни благодушия": блюдо с головой Иоанна Крестителя - вполне достаточное тому подтверждение.
Да и вообще, ни один владыка, находясь в здравом уме и твердой памяти, не стал бы сознательно препятствовать казни какого-то сомнительного пророка - не то сумасшедшего, не то бунтовщика. Как по сходному поводу говорил своему визирю хан из "Очарованного принца": "Раз уж - схвачен и сидит в тюрьме, то почему бы на всякий случай не отрубить ему голову? Я не вижу никаких разумных причин к воздержанию! Мятеж - это не какие-нибудь твои пешаварские чародейства, здесь шутки неуместны!"
Рассуждения христианских комментаторов типа: "Невиновность Христа была настолько очевидна, что даже такой жестокий и развращенный человек, как Ирод, не утвердил приговор Синедриона" - это совершеннейший детский лепет: реальная виновность или невиновность не имеют в таких ситуациях ни малейшего значения. Отказаться от совершения над Иисусом ПРЕДОСТОРОЖНОСТИ, воспетой вышеупомянутым визирем, Ирод мог лишь под определенным нажимом, источник которого вполне очевиден. Таким образом, усилия Пилата по спасению Иисуса наверняка были даже более серьезны и последовательны, чем это прямо следует из евангельских текстов.
Позиция Ирода (самостоятельная или вынужденная - не суть важно), обычно игнорируемая как малосущественная деталь, на самом деле радикальнейшим образом меняет картину расстановки сил. Суровый и честный римский чиновник, одиноко противостоящий монолитным в своем религиозном фанатизме евреям, исчезает. Появляются два носителя высшей власти - и римской, и еврейской, - к которым пристает со своими дурацкими претензиями одна из иудейских общественных организаций. Напомню, что Синедрион выполнял функции не уголовного, а сугубо религиозного трибунала, и дело, по которому он обращался к Пилату, в его компетенцию никаким боком не входило. Синедрион имел полное право признать Христа богохульником и еретиком, выдающим себя за Сына Божьего, и на этом основании приговорить его к побиванию камнями, представив свой - религиозный - приговор на чисто формальное визирование прокуратору [именно к побиванию камнями - способу казни, полагавшемуся за преступления против Веры, - приговорит несколькими годами спустя Брата Господня Иакова первосвященник Анна, причем сделает это даже не ставя в известность римского прокуратора (И.Флавий, "Археология", XX, 9:1)]. Вместо этого еретику Христу с совершенно непонятным упорством "лепят политику" и требуют от Пилата, чтобы тот распял его как государственного преступника - претендента на иудейский престол. В результате Синедрион, изначально не обладавший достаточными полномочиями, в своем противостоянии со светской властью (в лице Пилата и Ирода) занял к тому же и юридически незащитимую позицию. И именно в этот момент, когда на руках у соперника вроде бы нет ни единого, даже самого паршивого, козыря, Пилат внезапно и необъяснимо капитулирует. В чем дело?
А в том, что 23 не самых глупых представителя еврейской иерархии не хуже Пилата разобрались в сути учения Христа и смекнули, чем грозит дальнейший рост популярности молодого пророка - и храму Моисеевой веры, и им лично. И смекнув, сделали парадоксальный, но, как оказалось, безошибочный ход: арестовали Иисуса и обратились к Пилату с заведомо незаконным требованием - казнить его как политического преступника. В результате возникает великолепная "вилка": либо ненавистный конкурент будет ликвидирован руками римлян (со временем его даже можно будет канонизировать как очередного героя, павшего от рук оккупантов); либо прокуратор освободит его, тем самым расписавшись в том, что пресловутый Христос есть римский "агент влияния", и превратит пророка в политический труп.
Есть серьезные основания полагать, что Синедриону второй вариант казался и более желательным, и более вероятным. Напомню, что если бы единственной целью первосвященников было заполучить голову Христа, то им куда проще было бы использовать безотказный вариант религиозного приговора. Во всяком случае, пилатова санкция на казнь "царя Иудейского" явно застала их врасплох, вроде как человека театрально просящего об отставке - и вдруг действительно ее получающего. Только полной растерянностью можно объяснить паническую просьбу о римском карауле для места захоронения трупа - это в городе, битком набитом храмовой стражей!
...Прокуратор понял, что проиграл: дальнейшая борьба за Иисуса потеряла смысл. Можно было, конечно, просто помиловать галилеянина, поставив на нем как на фигуре политической жирный андреевский крест, но это как раз было бы чистой капитуляцией. А вот из смерти популярного пророка еще можно было попытаться извлечь некоторую пользу (ибо польза в данном случае - все, что во вред Синедриону). И вот, демонстративно умыв руки, Пилат - абсолютно никем к тому не принуждаемый! - отдает Иисуса для истязаний солдатам, а затем демонстрирует народу: виноват Синедрион. Синедрион с этого момента будет виноват во всем, вплоть до желчи, которую римские солдаты подадут Христу вместо наркотического питья (Мф 27:34). Следует признать, что в итоге, потеряв фигуру, Пилат выиграл инициативу и до известной степени уравнял игру. Упорство и изобретательность этого безжалостного шахматиста, безусловно, вызывают уважение, но вот чем можно было руководствоваться при его канонизации - для меня, признаюсь, загадка.
Ну ладно, а не было ли у Пилата хотя бы теоретической возможности спасти Иисуса, не "засвечивая" его? Да, была - и уж ею-то он не преминул воспользоваться. "На праздник же Пасхи правитель имел обычай отпускать народу одного узника, которого хотели" (Мф 27:15); действительно, если бы Иисуса выбрала толпа на площади, то прокуратор мог бы освободить его без проблем, ибо здесь никакой "римский след" не просматривался бы. Чудес, однако, не бывает: толпа, разумеется, выбрала Варавву - странно, если бы первосвященники проявили разгильдяйство и не позаботились о должной подготовке "гласа народа". Этот - совершенно естественный - выбор иудеев оказывается, однако, полной неожиданностью для Пилата. Он трижды повторяет свое ходатайство, вступает в бесполезные и унизительные для себя пререкания с толпой - одним словом, совершенно теряет лицо.
Итак, естественное развитие событий явно застало прокуратора врасплох. Поэтому логично предположить, что существовал некий неизвестный нам (но известный прокуратору) фактор, который должен был это естественное развитие нарушить. Должен был - но не нарушил. Вопрос "на засыпку": что это был за фактор, а также - почему он не сработал?
Здесь нам придется начать с одного теоретического отступления - из тех, что я всеми силами стремлюсь избегать. Глубокие, принципиальные расхождения между повествованиями Иоанна с одной стороны, и евангелистов-Синоптиков - с другой общеизвестны ("Евангелий на самом деле не четыре, а три и одно"). И, наверное, прав Мережковский - "Спор об Иоанне - величайшая загадка христианства, а может быть, и загадка самого Христа". Тем не менее, мне - человеку нерелигиозному, а в теологическом отношении совершенно девственному - сосуществование этих двух принципиально несводимых друг к другу версий кажется вполне нормальным и естественным.
Я, как ни странно, оказываюсь подготовлен к такому восприятию именно своей профессиональной деятельностью. Дело в том, что у нас, в естественных науках, знание принципиально редуктивно. Поэтому сколь-нибудь длительное сосуществование альтернативных концепций, как правило, свидетельствует о том, что они на самом деле взаимодополнительны и попросту "редуцируют" изучаемую реальность до различных ее сторон. Так что в моем восприятии оппозиция Иоанн-Синоптики ничем принципиально не отличается от, например, взаимоотношений волновой и корпускулярной теорий света, которые описывают единый объект разными способами и лишь в паре друг с другом дают о нем адекватное представление. И опять позволю себе процитировать апологию Мережковского "Иисус неизвестный": "Верно - может быть, вернее Синоптиков, - угадывает Иоанн, чего хотел Иисус. Что он делал, мы узнаем от Марка, что говорил - от Матфея; что чувствовал - от Луки; а чего хотел - от Иоанна, и, конечно, самое первичное, подлинное - в этом - в воле" [выделено Д.М.].
Но это все прекрасно и замечательно на уровне общем, концептуальном; в рамках же стоящей перед нами задачи, когда существенны именно конкретные детали событий, ситуация меняется. Мы и дальше будем часто сталкиваться с тем, что некоторые яркие эпизоды, детально описанные Иоанном, полностью отсутствуют в повествованиях Синоптиков и наоборот - это нормально. Сцена же на Голгофе в этом смысле уникальна: здесь версии Иоанна и Синоптиков выступают "острием против острия", противореча друг другу буквально во всем. А поскольку мои построения основываются на полном доверии к фактам (хотя далеко не всегда - к их интерпретациям), сообщаемым всеми четырьмя Евангелистами, я попадаю в достаточно сложное положение, очевидного выхода из которого нет [можно, впрочем, выдвинуть и такую гипотезу: три Синоптических Евангелия представляют собой настоящие мемуары, тогда как Евангелие от Иоанна - это написанный много лет спустя на их основе... ну, скажем, исторический роман, в котором правда и художественный вымысел образуют нерасторжимое единство; при этом вторая реальность, будучи создана рукою гения (или человека Боговдохновенного - как угодно), обособилась, как ей и положено, от своей исторической первоосновы и стала абсолютно самодостаточной; должен признаться, что принятие подобного допущения (позволяющего дезавуировать некоторые из Иоанновых свидетельств) сильно облегчило бы мне жизнь; увы! исходные условия решаемой мною задачи (в том числе - равноправность четырех канонических текстов) определены достаточно жестко, и пересмотру не подлежат].
Расхождения начинаются с характерной "мелочи". Иоанн с уверенностью свидетельствует: "Неся крест Свой, Он взошел на место, называемое Лобное, по-еврейски Голгофа" (Ин 19:17). Синоптики же в один голос утверждают, что крест Спасителя нес некий Симон-Киринеянин, причем сообщают об этом человеке вполне проверяемые биографические данные - "отец Александров и Руфов" (например, Мр 15:21). Тут уже не воспаришь к специфике "Слова-Логоса" и не вывернешься казуистикой типа: "оба правы, но каждый по-своему"; надо отвечать честно - кто перепутал?
Мне довелось однажды слышать такой чисто филологический довод в пользу документальности евангельских текстов. Речь шла о широко известном эпизоде: "А около девятого часа возопил Иисус громким голосом: Или, Или! ламма савахфани? то есть: Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил? Некоторые из стоявших там, слыша это, говорили: Илию зовет Он. И тотчас побежал один из них, взял губку, наполнил уксусом и, наложив на трость, давал Ему пить. А другие говорили: постой, посмотрим, придет ли Илия спасти Его" (Мф 27:46-49). Так вот (если я правильно понял), такой литературный прием, как расшифровка мотиваций побочных персонажей через некомментируемую прямую речь возник лишь в рамках европейского психологического романа - в девятнадцатом веке; следовательно, мы имеем дело со стенографически точной записью очевидца. Может быть оттого, что сам я не филолог, все это звучит для меня вполне убедительно. Обращаю, однако, внимание на то, что речь здесь идет именно о повествовании Синоптиков - сухом как рапорт, и оттого особенно горестном. Это в нем погибает преданный и покинутый всеми Человек, ничем не напоминающий откованных из хромисто-молибденовой стали персонажей "Житий Святых".
В Евангелии от Иоанна этих слов вы, разумеется, не отыщете. Зато найдете, например, цитату из еврейского Священного Писания, которую непринужденно воспроизводят наизусть римские солдаты (Ин 19:24), - а то вдруг окружающие оставят без внимания тот факт, что они не просто разыгрывают в кости одежку казненного, но выполняют древнее пророчество? Есть и возвышенная беседа, которую ведет умирающий в жесточайших муках человек со своими стоящими при кресте матерью и "любимым учеником", сиречь - Иоанном (Ин 19:26-27) [медицинские аспекты крестной казни были детально описаны Мак-Дауэллом; обычно считают, что смерть наступает от болевого шока, сочетающегося с обезвоживанием организма и тепловым ударом, но в действительности это не совсем так; спустя несколько часов после распятия у человека начинает развиваться отек легких из-за затрудненности их вентиляции, непосредственной причиной смерти является асфиксия; в силу этого распятый в принципе не может вести сколь-нибудь продолжительных и связных разговоров].
Стоп! А ведь у Синоптиков, между прочим, ни Богоматери, ни ученика нет и в помине. Есть лишь повсюду следовавшие за Христом галилейские женщины - две Марии, Магдалина и Иаковлева, и Саломея, да и те стоят вовсе не рядом с крестом, а глядят издали (Мр 15:40; Мф 27:55). Как могло случиться, что все Синоптики дружно не заметили такую "деталь", как стоящие у креста Иоанн и Дева Мария? Тем более что тут, совершенно некстати, всплывает в памяти посетившее Ивана Бездомного видение Лысой Горы - "и была эта гора оцеплена двойным оцеплением"; конечно, не Бог весть какой авторитет - и тем не менее... Честно признаюсь - я не знаю, что тут можно сделать. Разве что принять, с удручающей прямолинейностью, приведенную выше интерпретацию Мережковского, и заключить, что Спаситель лишь хотел, чтобы у его креста находились мать и любимый ученик...
Я к чему веду? - а вот к чему. Выступая здесь в роли контрразведчика Филиппа из "Пятой колонны", который "не верит ничему из того, что слышит, и почти ничему - из того что видит", я, разумеется, не мог не задать себе и такой вопрос. Человек, распятый между двумя разбойниками в полдень четырнадцатого числа весеннего месяца нисана - был ли он в действительности тем же самым, что шестью днями ранее въехал в Иерусалим под клики "осанна"? Если отраженный Иоанном разговор с матерью и учеником действительно имел место - то да, несомненно. А вот если на Голгофе не происходило ничего сверх того, что с такой скрупулезностью описано Синоптиками, то извините: на среднем кресте мог висеть кто угодно. Может быть, такой же разбойник, как и два других; может быть - партизан-зелот.
Достаточно лишь допустить, что римские власти пожелали, в собственных интересах, усилить позиции возглавляемой Иисусом секты, а он вступил с ними в сделку ("цель оправдывает средства") - и во всей истории с воскресением практически не останется темных мест. Тогда, кстати, становится понятной роль эпизода с облачением Иисуса в багряницу (красный военный плащ) - после суда, но до бичевания и восхождения на Голгофу (например, Мр 15:7-20). В одежду, снятую с Иисуса, нарядили после бичевания другого человека - того, которому и предстояло занять место на среднем кресте.
Я лично не собираюсь не только отстаивать эту версию, но и всерьез анализировать ее - ибо это потребовало бы отказа от обязательной для меня (по условиям задачи) "презумпции честности". Но я-то имею право на такой "отвод", а вот Мак-Дауэлл - нет. И уж коль скоро он на полном серьезе занимался опровержением гипотезы "Пасхального заговора", в которой концы вообще не сходятся с концами, а Христос с Иосифом Аримафейским мухлюют в четыре руки подобно паре вокзальных шулеров - рассмотреть в общем-то достаточно очевидную гипотезу "Нераспятого Христа" он был просто обязан.
При этом я вовсе не хочу сказать, что позиция Мак-Дауэлла на этом направлении была бы незащитима. Он, наверное, мог бы сослаться на посетивших место казни первосвященников (Мф 27:41) или на разговор с раскаявшимся разбойником: "Истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю" (Лк 23:43). Поборник же гипотезы в свою очередь мог бы возразить: лицо человека на кресте в любом случае было искажено до неузнаваемости; первосвященники наверняка не подходили к кресту вплотную, а ведь голова распятого (если дело происходит не на полотнах классицистов, а в жизни) поникает лицом к земле; организаторы инсценировки наверняка должны были позаботиться об увеличении портретного сходства фигурантов; разговора с разбойником не мог слышать никто, кроме легионеров, а их "свидетельствам" понятно какая цена, etc. Одним словом, тут у обеих сторон найдется широкое поле для маневра.
Дело, однако, вовсе не в этих частностях. Даже если Мак-Дауэллу удастся достаточно убедительно опровергнуть гипотезу "Нераспятого Христа", положение его не станет менее незавидным. Он ведь основывал свою систему доказательств на том, что им изучены (и опровергнуты) все мыслимые материалистические версии - и вдруг сразу такой казус... Небольшая иллюстрация к той банальной истине, что пространство логических возможностей принципиально неисчерпаемо, и с этим ничего не поделаешь.
Одним словом, дредноут Мак-Дауэлла, похоже, наскочил на плавучую мину еще на выходе из гавани. И хотя усилия команды, возможно, позволят удержать корабль на ходу, прок от него как от боевой единицы отныне будет весьма условный. Впрочем, капитана Мак-Дауэлла ожидают в этом походе и куда более серьезные сюрпризы...
Здесь нам придется вернуться к самому началу общественного служения Иисуса Христа, когда судьба свела его с последним из ветхозаветных пророков, Иоанном Крестителем. Предтеча Спасителя ("Идущий за мною сильнее меня"), считавший себя "недостойным развязать ремень обуви Его", Иоанн первым безошибочно распознал божественную сущность Иисуса: "Вот Агнец Божий, Который берет на Себя грех Мира". Яростный обличитель церковных и светских владык ("Порождения ехиднины! Кто внушил вам бежать от будущего гнева?"), он заплатил жизнью за свои разоблачения того беззакония и разврата, в которых погряз тетрарх Галилеи Ирод. На первый взгляд, этот персонаж (кстати сказать, его историчность не подлежит сомнению) не таит в себе решительно никаких загадок. Давайте, однако, внимательно и беспристрастно проанализируем отношения Иоанна - во-первых, с Иисусом, а, во-вторых, с властями (в особенности - с Иродом Антиппой).
Первая (и последняя) встреча Иисуса с Иоанном произошла на реке Иордан, в водах которой пророк крестил стекавшиеся к нему толпы народа. Иисус, в числе прочих, попросил о крещении; "Иоанн же удерживал Его и говорил: мне надобно креститься от Тебя, и Ты ли приходишь ко мне?" (Мф 3:14). В момент совершения обряда на Иисуса сошел Дух Божий в виде голубя (видимого, впрочем, одному только Крестителю). Эпизод крещения все четыре Евангелиста описывают практически идентично, а вот дальше между Синоптиками и Иоанном, как водится, начинаются существенные разночтения.
По версии евангелиста Иоанна, Креститель на следующий день откомандировал в распоряжение Иисуса двоих своих послушников - Андрея и еще одного, не названного по имени, - которые и стали первыми его учениками. В дальнейшем Иисус с образовавшейся вокруг него общиной вернулся в Галилею, где и совершил первые чудеса. Затем он предпринял свое первое пасхальное паломничество в Иерусалим; здесь он впервые разогнал менял из Храма, а также имел ночную беседу с членом Синедриона Никодимом. "После сего пришел Иисус с учениками своими в землю Иудейскую и там жил с ними и крестил. А Иоанн также крестил в Еноне близ Салима [...] ИБО ИОАНН ЕЩЕ НЕ БЫЛ ЗАКЛЮЧЕН В ТЕМНИЦУ" (Ин 3:22-24); запомним последнюю фразу - она очень важна. Поскольку к Иисусу приходит теперь креститься больше народу, чем к Иоанну, ученики последнего выражают недовольство успехами "конкурента". Иоанн же укоряет их за эту ревность, уподобляя Иисуса жениху, а себя - его шаферу на свадьбе, коему надлежит не завидовать другу, а радоваться за него ("Ему должно расти, а мне умаляться" - Ин 3:30). После этого любые упоминания о Крестителе из Евангелия от Иоанна исчезают.
Вернемся теперь к фразе "ибо Иоанн еще не был заключен в темницу". Появившаяся в хронологически позднейшем из четырех Евангелий, она смотрится прямым возражением против версии Синоптиков и попыткой напомнить им - как оно было в действительности. Ведь если верить Синоптикам, Иисус немедленно после своего крещения удалился в пустыню (для молитв и преодоления искушений), где его и застала весть об аресте Иоанна (Мф 4:12, Мр 1:14). После этого сообщения он отправился в Галилею и лишь там обрел - среди рыбаков Генисаретского озера - первых своих учеников, Андрея и Симона. Важность этого вроде бы малосущественного обстоятельства - когда же именно был арестован Креститель - становится видна из дальнейшего рассказа Синоптиков.
Матфей и Лука повествуют далее о так называемом "Посольстве от Иоанна Крестителя": прослышав о чудесах, творимых Иисусом, пророк посылает к нему двух своих учеников, дабы те выяснили - "Ты ли Тот, Который должен придти, или ожидать нам другого? И сказал им Иисус в ответ: пойдите, скажите Иоанну, что слышите и видите: Слепые прозревают и хромые ходят, прокаженные очищаются и глухие слышат, мертвые воскресают и нищие благовествуют" (Мф 11:3-5). Когда же иоанновы ученики отбыли восвояси, Иисус произносит панегирик Предтече: "Истинно говорю вам: из рожденных женами не вставал больший Иоанна Крестителя [...] И если хотите принять, он есть Илия, которому должно придти" (Мф 11:11-14).
Эпизод этот, если вдуматься, противоречит всему предшествующему повествованию. Мало того, что Предтеча продолжает свою деятельность параллельно с Агнцем Божиим, уже пришедшим в этот мир. В любом случае, если уж у тебя есть некие основания полагать, что явился Мессия, следует все-таки сходить поглядеть самому, а не посылать инспекцию составленную из учеников. У Синоптиков, однако, готов ответ на подобный вопрос: Креститель не пришел сам потому лишь, что сидел в это время в тюрьме (Мф 2:11), куда он попал почти сразу же после крещения Иисуса.
А вот Иоанн возражает им: ничего подобного, Креститель оставался на свободе еще очень долгое время и трудился на ниве крещения бок о бок с Иисусом. Гораздо лучше Синоптиков поняв истинный смысл этого эпизода, Евангелист, похоже, сознательно исключил его из повествования. Ибо из него совершенно ясно, что Предтеча в лучшем случае сомневался: действительно ли Иисус - Тот, кому надлежит "крестить Духом Святым и огнем"; между прочим, о реакции Крестителя на доклад своих посланцев Синоптики умалчивают. А коли так - какова же цена и всему произнесенному Крестителем при их личной встрече ("Агнец Божий", "тебе ли от меня креститься"), и данному лично Иоанну знамения в виде голубя? Напомню кстати, что вся сцена крещения (а равно - последующего "наставления Иоанна о Христе" - Ин 3:22-36) есть то, что в юриспруденции называют "показаниями с чужих слов", ибо ни один из Евангелистов при этом лично не присутствовал.
Если непредвзято проанализировать все произнесенное (а тем паче - сделанное) Иоанном, то неизбежно приходишь к обескураживающему выводу: Предтеча так и не признал - ясно и недвусмысленно - в своем дальнем родственнике (по версии Луки) Того, кто "идучи за ним будет сильнее его". Некоторые высказывания Крестителя об Иисусе (например, "и никто не принимает свидетельства Его" - Ин 3:32) понуждают христианских комментаторов к жалобным разъяснениям - дескать, "Евангелист не вполне точно передал мысль пророка"... Некоторые же эпизоды можно при желании просто прочитать иначе, чем ныне принято.
Вот, например, как описывает Гладков сцену крещения: "признавая, что Иоанн был послан от Бога крестить, Иисус, как Человек, исполнив ранее сего все заповеди Господни, начинает свое служение исполнением последней ветхозаветной заповеди, только что возвещенной Богом через Иоанна. КАК БЕЗГРЕШНЫЙ, ОН НЕ НУЖДАЛСЯ В ПОКАЯНИИ, И ПОТОМУ ПРЯМО ПОТРЕБОВАЛ ОТ ИОАННА КРЕЩЕНИЯ. Иоанн тотчас же понял, что перед ним стоит не обыкновенный человек, и потому сказал: мне надобно креститься от тебя, ты ли приходишь ко мне?". Я же представляю себе эту сцену примерно так. К авторитетнейшему пророку, повергающему в трепет фарисеев и саддукеев и наставляющему огромные толпы народа, является некий никому не известный молодой человек. Он заявляет, что, поскольку безгрешен, ему необходимо одно лишь крещение. Иоанн, пришедший в полное изумление от такого - с его точки зрения - нахальства, с деланным смирением разводит руками: "Так ты, парень, наверное, не по адресу. Ведь в таком разе не тебе от меня, а мне от тебя надо креститься!" Зрители в восторге: вот это срезал так срезал!
Христианские комментаторы часто утверждают, будто бы Иоанн сам направлял к Иисусу приходившие к нему толпы народа; это, однако, никак не подтверждается евангельскими текстами. Возможно, кто-то из членов общины Иоанна и ушел к Иисусу (сам Христос впоследствии тоже пережил отход от себя многих учеников - нормальное дело), однако переход этот явно не носил сколь-нибудь массового и организованного характера. Версия евангелиста Иоанна о том, что первых учеников Иисусу "подарил" сам Креститель, как мы помним, дружно опровергается Синоптиками. Характернейшая деталь: после казни Иоанна его ученики специально пришли сообщить об этом Христу (Мф 14:12), но никто из них не присоединился к возглавляемой тем общине!
Стремление иоанновых учеников оставаться рядом с Учителем, тем более - в тяжелые времена, когда тот попал в темницу, ничего кроме уважения вызвать не может. Однако вот Иоанна не стало; казалось бы, вполне естественно присоединиться к тому, чьим предтечею почитал себя (как нас убеждают Евангелисты) горячо любимый Учитель. Ничего подобного, однако, не происходит. Иоанниты, кстати сказать, и поныне сохраняют свою обособленность от христиан, существуя в виде одной из иудаистских сект; они имеют свое собственное "Священное Писание", в котором Иоанн Креститель признается Мессией, а Иисус - лжепророком. И если вдуматься, все это вполне естественно. Кем, по вашему, должен был выглядеть в глазах Иоанна - мрачного иудаистского пуританина - человек, чудодейственно превращающий воду в вино для празднеств и якшающийся с блудницами, мытарями, а иной раз и - страшно вымолвить! - с необрезанными язычниками?
Итак, мы наблюдаем весьма знаменательную асимметрию в оценках: Иоанн для христиан - величайший пророк и вообще фигура весьма уважаемая, тогда как Иисус для иоаннитов - лжемессия. При этом нет оснований полагать, будто эти оценки сформировались в каждой из сект вопреки высказываниям их основателей. Поэтому Евангелисты при описании событий столкнулись с трудноразрешимой проблемой. С одной стороны, Иисус Христос - Сын Божий, каждое слово которого есть Истина - очень высоко оценивал Иоанна Крестителя (чему они были свидетелями); с другой стороны, оный Иоанн, насколько им известно, взаимностью не отвечал и их Учителя не особенно жаловал. Как же сие противоречие разрешить?
А вот как: отобрать среди множества высказываний Иоанна Крестителя (и подлинных, и приписываемых ему молвой) именно те, что могут свидетельствовать о признании пророком божественности Учителя Евангелистов. Отсутствие записанных текстов существенно облегчало эту задачу. Многие из приписываемых Иоанну высказываний, скорее всего, родились в среде самих же последователей Иисуса. Поциркулировав в народных массах (и обрастя попутно новыми "подробностями"), эти рассказы спустя некоторое время возвращались к Евангелистам, с радостью записывавшим их как некие "независимые свидетельства" - эффект, хорошо известный в социологии. Дальше остальных пошел по этому пути "любимый ученик" - автор четвертого Евангелия, Иоанн. Он не только ввел почерпнутые из слухов (и отсутствующие у Синоптиков) эпизоды "дарения" Иисусу первых учеников и "наставления о Христе", но и исключил из повествования, как явный компромат, упоминание об "инспектировании" Наставника учениками Крестителя (чему он, напротив, наверняка был свидетелем - вместе с другими Апостолами).
Так что же, Евангелисты сознательно пытались поддержать реноме своего Учителя мнением авторитетного независимого источника - корректируя в нужном направлении реальные высказывания последнего? Нет и еще раз нет! Любому верующему совершенно ясно, что авторитет Христа - в глазах Апостолов - ни в каких "независимых свидетельствах" совершенно не нуждался. Поэтому я абсолютно убежден в том, что упомянутая корректировка Евангелистами высказываний Крестителя являет собой искреннюю попытку спасти его собственный авторитет - его, отчего-то колебавшегося в признании совершенно очевидной богоизбранности Иисуса. И в усилиях этих Евангелисты, безусловно, преуспели - буквально сотворив того самого Иоанна Предтечу, который и существует ныне в нашем сознании. Реальный же Иоанн - как я сильно подозреваю - по справедливости должен был бы занять место если и не в одном ряду с фарисеями и прочими "старейшинами иудейскими", то уж во всяком случае весьма поодаль от Сына Человеческого.
Переходя к анализу другой линии взаимоотношений Иоанна Крестителя - с земными властями, сделаем одну оговорку. Обстоятельства трагической гибели пророка были известны Евангелистам лишь понаслышке, равно как и любому жителю Палестины, не принадлежавшему к числу царедворцев Ирода или сотрудников его полицейских служб. По этой причине сведения, почерпнутые из новозаветных текстов, не рассматриваются здесь как заведомо приоритетные относительно тех, что содержатся в "Археологии" Иосифа Флавия. Напомню, что "Археология" - единственный нехристианский источник, в котором прямо фигурируют такие евангельские персонажи, как Иоанн Креститель и Брат Господен - Иаков. В силу этого Церковь с большим пиететом относится к Флавиевым свидетельствам; в частности, место заточения Крестителя - крепость Махерон (Библейская энциклопедия, I:342) - почерпнуто именно из этого источника.
Евангелист Марк (Мр 6:17-29) описывает гибель пророка так. Иоанн, даже будучи заточен в темницу, продолжал сохранять влияние на Ирода: "Ирод боялся Иоанна, зная, что он муж праведный и святый, и берег его; многое делал, слушаясь его, и с удовольствием слушал его". Пророк, среди прочего, продолжал настаивать на том, чтобы тетрарх порвал с Иродиадою, на которой тот женился разводясь с прежней женой (дочерью арабского царя Ареты), и разрушив брак своего брата Филиппа. "Ибо Иоанн говорил Ироду: не должно тебе иметь жену брата своего. Иродиада же, злобясь на него, желала убить его; но не могла".
Случай представился, когда во время праздничного пира дочь Иродиады, Саломея, настолько потрясла Ирода своим танцем, что у того, попросту говоря, поехала крыша: "И клялся ей: чего ни попросишь, дам тебе, даже до половины царства моего". Пренебрегши половиной царства, принцесса, по наущению своей демонической мамаши, испросила у владыки голову надоедливого обличителя. "Царь опечалился; но ради клятвы и возлежащих с ним, не захотел отказать ей". И через несколько минут посланный в темницу оруженосец доставил кровоядным красоткам блюдо с отрубленной головой пророка. Известное дело: все зло - от баб, истине сказано - "сосуд диаволов" (а ежели кто сомневается - перечтите уайльдовскую "Саломею").
Иосиф Флавий же излагает эту историю иначе, не в пример более прозаично: "И так как приходили к нему [Иоанну - К.Е.] многие (ибо проповедью его весьма увлекались), то убоялся Ирод, чтобы столь сильное влияние на умы не вызвало восстания [...]; посему он счел за лучшее предупредить всякое осложнение его смертью, нежели после возбуждения смуты раскаиваться в допущенной небрежности. Так Иоанн по этому подозрению Ирода был закован и в вышеупомянутой крепости Махер заключен и там убит. По кончине его иудеи думали, что последовавшая воинству Иродову гибель [в войне с Аретою - К.Е.] была мщением Божьим за смерть сего мужа" (Арх. XVIII, 5:2). Итак, никаких личных мотивов - политика, одна политика, и ничего кроме политики. Для сопоставления этих двух версий давайте обратимся для начала к фактической стороне дела - что нам вообще известно о браке Ирода Антиппы с Иродиадой.
Во-первых, что из себя представлял предыдущий, расторгнутый брак Ирода? Предоставим слово комментатору "Археологии" иеромонаху Иосифу: "Соприкасаясь пределами своей тетрархии с такими давними хищниками, как арабы, Антиппа немало способствовал обезопащению всех своих подданных вновь воздвигнутыми на окраинах страны укрепленными пунктами. Да и сам брак его с дочерью Арабского царя Ареты не без основания заподазривают в простой политической расчетливости, обеспечивавшей покой его страны лучше всяких укреплений и вооружений, если только брак этот не был внушен ему Августом". Расторжение этого вынужденного, династического брачного союза - кстати сказать, по инициативе жены - имело своим результатом неудачную для Ирода пограничную войну с Аретой, но это уже совсем другая история.
Во-вторых, Иродиада была прежде женою не родного (как обычно думают), а сводного брата Ирода; вышеупомянутый иеромонах Иосиф детально обосновывает это обстоятельство. Нечего удивляться, что в изложении Иосифа Флавия все это выглядит совершенно заурядной историей второго брака; да и вообще брак у иудеев являлся не таинством, а гражданским состоянием, так что разводы были делом совершенно обычным. Замечу, что Флавий сам принадлежал к секте фарисеев, слывших тончайшими знатоками Моисеева Закона, и при этом не испытывал никаких теплых чувств к эллинисту Ироду. Уж он-то, надо думать, не упустил бы случая лишний раз пнуть этого достойного отпрыска Ирода Кровавого - содержи в себе эта история хоть какой-то криминал.
С другой стороны, Иродиаду всегда воспринимают как расчетливую хищницу, которая сперва нарушила все брачные законы - лишь бы окольцевать владыку Галилеи, а затем зорко охраняла, поигрывая секирой, насиженное местечко у престола. И опять - неувязочка. Спустя несколько лет император Калигула повелел, так сказать, "освободить тетрарха Галилеи и Переи Ирода А.И. от занимаемой должности как несправившегося с работой", и сослал его в Испанию, где тот и умер - в нищете, забвении и полном одиночестве. Единственный человек, до последнего дня разделявший с ним эту ссылку - Иродиада. Вот я и думаю; чтобы такая женщина - и вдруг отнеслась всерьез к воплям какого-то немытого-нечесаного пуританина насчет своего "морального облика"?
А теперь - сам евангельский эпизод "Усекновения главы Иоанна Предтечи". Давайте начнем с элементарного, казалось бы, вопроса - где это произошло? Итак, владыка со своими царедворцами, военачальниками и старейшинами празднует день рождения; ввиду отсутствия в тексте специальных указаний, логично предположить, что пир происходил в обычном для него месте - в Тивериадском дворце Ирода у Генисаретского озера. Но Иоанн-то в это время томился в крепости Махерон (или Махера), что за Мертвым морем - это следует из принимаемого Церковью свидетельства Флавия! Отметим: из рассказа Евангелистов следует, что Ирод не просто отдал приказ о казни Крестителя (для этого можно было бы и послать гонцов из Тивериады в Махерон - это около 60 километров по прямой); нет, он тут же, по прошествии нескольких минут, одарил падчерицу блюдом с отрубленной головой пророка.
Пытаясь разрешить это очевидное противоречие, некоторые христианские комментаторы пытаются - вполне произвольно - перенести место действия в Махерон (если гора не идет к Магомету - Магомет идет к горе). Гладков, например, даже увязывает это с политическими событиями: "Оскорбленный (разводом с его дочерью - К.Е.] Арета начал войну против Ирода; вследствие чего Ирод со всем своим двором переехал в Махеру, где им был заточен в темницу Иоанн Креститель, и жил там в своем дворце". Ну, начать с того, что Махерон - это маленькая пограничная крепость на окраине Аравийской пустыни, и никаких дворцов в ней, разумеется, и в помине не было. Это укрепление лишь недавно, в начале вялотекущей пограничной войны между Иродом и Аретой, было отбито евреями у арабов, контролировавших его в предшествующие годы. Довольно странная фантазия - отправиться в такое место справлять именины, вы не находите? Да и вообще, где это видано - брать с собою на войну весь двор, включая собственных чад и домочадцев?
Или такая деталь. После опрометчивой клятвы Ирода Саломея "вышла и спросила у матери своей: чего просить? Та отвечала: головы Иоанна Крестителя. И она тотчас пошла с поспешностью к царю и просила, говоря: хочу, чтобы ты дал мне теперь же на блюде голову Иоанна Крестителя" (Мр 6:24-25). Вот это да... Выходит, что принцесса решила выступить со своим стрип-шоу перед пьяными гостями просто так, не имея заранее намеченной конкретной цели?
Означенные соображения заставляют меня отнестись к версии Евангелистов крайне скептически. При этом с художественной точки зрения история эта поистине великолепна: явно фольклорные элементы ("проси хоть полцарства!") органично сочетаются в ней со строгой сюжетной архитектоникой; а сам по себе смысловой иероглиф "голова на блюде" - какой тут простор для эстетствующих искусствоведов и психоаналитиков! Правда, ради сохранения динамизма действия (немедленное исполнение опрометчивой клятвы) пришлось пожертвовать кое-какими жизненными реалиями - перенести Иоанна в Тивериаду (вариант: Ирода в Махерон), но такая жертва кажется вполне оправданной. Представляется совершенно невероятным, чтобы такой сюжет спонтанно "слипся" из различных ходивших в народе слухов о гибели популярного пророка.
Все это позволяет мне высказать следующее предположение: добросовестно воспроизведенный евангелистами Марком и Матфеем слух об обстоятельствах кончины Иоанна Крестителя возник в результате кампании "активных мероприятий" [так в современных терминах называют обработку общественного мнения помимо каналов официальной пропаганды; классические "активные мероприятия" описаны в "Повести о Ходже Насреддине", когда переодетые стражники в чайханах и караван-сараях пытаются внушить бухарцам, будто бы их любимец давно уже состоит на службе у эмира; более свежий пример - распространение через контролируемые КГБ газеты (главным образом - в странах "третьего мира") сказки о том, что вирус СПИД создан в пентагоновских лабораториях (см. К.Эндрю и О.Гордиевский "КГБ. История внешнеполитических операций от Ленина до Горбачева": 633-634)]. Цель ее кажется достаточно прозрачной: снять существенную долю вины с Ирода (который будто бы "многое делал, слушаясь Иоанна, и с удовольствием слушал его"), представив тетрарха простодушной жертвой извечного женского коварства. Кто же был инициатором этого в высшей степени квалифицированного (если судить по его результату) воздействия на общественно мнение Палестины?
Ответ, как мне сдается, придет сам собой, если мы сумеем правильно ответить на другой вопрос, тесно связанный с первым: кто арестовал Иоанна Крестителя? Чувствую, что читатель начинает поглядывать на меня как на круглого идиота - уж по этой-то части между Евангелистами и Иосифом Флавием никаких разночтений вроде бы не наблюдается. Поэтому спешу уточнить свой вопрос: пускай казнил Иоанна действительно Ирод; но вот кто и на каком основании осуществил арест? В евангельских текстах нет на сей счет конкретных указаний; между тем, ситуация здесь вовсе не так уж проста, и вот почему.
Дело в том, что Иоанн был уроженцем Иудеи, в которой он и провел всю свою жизнь. Местами его отшельничества и проповеди были Иудейская пустыня и долина реки Иордан близ Вифавары и Енона. Он появлялся иногда на иорданском левобережье, в Перее, однако в Галилее, судя по всему, вообще никогда не бывал. Поэтому проповеди Иоанна должны были стать головной болью прежде всего для иудейских первосвященников и прокуратора, а вовсе не для Ирода. Иудейское руководство, между тем, относилось к пророку благожелательно (по крайней мере, поначалу), а многие фарисеи и саддукеи даже желали креститься от него (Мф 3:7).
Далее, пожелай тетрарх Галилеи заполучить в свои руки скандального проповедника, это было бы не так просто сделать: Иудея - какая-никакая, а все же заграница, при том, что отношения между иудейскими и галилейскими властями оставляли желать лучшего. Но может быть Иоанн, по неведомой для нас причине, настолько допек Ирода своей проповедью, что тот решил наплевать на законы и приличия, и отправить группу захвата на чужую территорию? [если кто-то полагает, будто заграничные "акции" НКВД, жертвой коих стали Кутепов, Троцкий и тьма иных российских эмигрантов есть нечто уникальное в истории, то он заблуждается; французские спецслужбы, к примеру, за милую душу похищали и убивали укрывшихся за границей ОАСовцев, облокотясь на протесты соседей - продолжая тем самым добрую традицию, заложенную при похищении герцога Энгиенского наполеоновскими жандармами] Исключить такое нельзя, однако тогда становится абсолютно непонятной реакция на это событие Христа, оказавшегося в тот момент в Иудее: "Услышав же Иисус, что Иоанн отдан под стражу, удалился в Галилею" (Мф 4:12).
Итак, давайте попытаемся суммировать все вышеизложенное. Во-первых, в Палестине параллельно с Иисусом Христом проповедовал весьма влиятельный и популярный духовный лидер. Во-вторых, его отношения с Сыном Человеческим кажутся не столь идиллическими, как принято считать. В-третьих, гибель упомянутого лидера была сопряжена с целым рядом неясных обстоятельств, над которыми я и предлагаю поразмыслить.
А теперь обратимся к событию, непосредственно предшествовавшему Страстной неделе и, в определенном смысле, послужившему завязкой трагедии; речь идет о воскрешении Лазаря. Именно после этого случая первосвященники сочли, что популярность нового пророка и чудотворца достигла опасной для них черты и пора принимать серьезные меры. И именно в этот момент судьба, как по заказу, посылает им неоценимый подарок - перебежчика Иуду; бывают же такие совпадения...
Среди чудес, совершенных Христом, воскрешение Лазаря, действительно, стоит особняком. Неортодоксальные комментаторы Евангелия вполне справедливо отмечали, что почти все исцеления, совершенные Христом, касались психических или психосоматических расстройств. Это были различные типы параличей и слепоты, эпилепсия, летаргический сон (случай с дочерью Иаира); в случае с прокаженными речь в действительности могла идти о тяжелой запущенной экземе. Возможность излечения такого рода расстройств при помощи внушения - что называется, "медицинский факт". О выдающихся же способностях Иисуса к внушению ясно свидетельствует и другая группа чудес, таких как насыщение народа пятью хлебами и двумя рыбами, превращение воды в вино или хождение по водам, легко трактуемые как случаи массового гипноза. Воскрешение же Лазаря - человека, умершего за несколько дней до того, погребенного и вроде бы уже начавшего разлагаться, - никаким материалистическим объяснениям, понятное дело, не поддается.
То есть конечно, коли дело пойдет "на принцип", некие квазиматериалистические гипотезы можно измыслить и здесь. Случаи "оживания" людей, длительное время находившихся в состоянии "мнимой смерти" (когда у человека уровень метаболизма падает до неразличимого, и при этом отсутствуют такие проявления жизнедеятельности, как сердцебиение) известны ныне достаточно широко. Прежде всего это индийские йоги, которые, по собственной воле погружаясь в такое состояние, а затем выходя из него, способны несколько часов проводить под водой или более суток - под слоем земли. Во-вторых, это более интересные (с точки зрения нашего случая) зомби [в последнее время словом "зомби", с легкой руки американских журналистов, стали называть людей, подвергшихся целенаправленным психотропным, гипнотическим и т.п. воздействиям с целью манипулирования их поведением; широко известны в этом плане эксперименты в рамках ЦРУшных исследовательских программ "Артишок" и "МК-Ультра", ставшие предметом сенатского расследования; мы, однако, употребляем здесь термин "зомби" в его исконном значении - так, как он используется в негритянских вудуистских культах Западной Африки и Антильских островов], которых временно вводит в такое состояние колдун, демонстрирующий их затем соплеменникам в качестве "оживленных" силой его магии мертвецов. В последнее время физиологи значительно приблизились к пониманию механизмов "мнимой смерти"; так, например, было установлено, что функции "отключаемого" сердца берет на себя воротная система печени, обладающая собственным сократительным автоматизмом.
Впрочем, это все так, к слову; у меня нет ни малейшего желания сочинять здесь сценарий для завлекательного триллера под условным названием "Зомби по имени Лазарь". Во-первых, допустить выступление Спасителя в амплуа вудуистского колдуна можно лишь отказавшись от обязательной для меня "презумпции честности". Во-вторых, не забудем о том, что чрезвычайно сложная и требующая вековых традиций техника погружения человека в "состояние зомби", по-видимому, просто не была известна древним евреям. Более того: не существует никаких намеков на то, что этой техникой владели хотя бы их соседи - халдейские маги или жрецы Финикии и Египта, - у которых в принципе мог бы обучиться и Иисус. Между тем, трудно допустить, чтобы такая впечатляющая практика не нашла должного отражения в обширной исторической литературе, посвященной этому региону.
Говоря о воскрешении Лазаря, упомянем прежде всего о том, что оно фигурирует только в Евангелии от Иоанна; все три евангелиста-Синоптика хранят по поводу этого события полное молчание. Это настолько странно, что, например, Фаррар счел необходимым специально прокомментировать это расхождение, предлагая три возможных объяснения; рассмотрим их по порядку:
1. Повествования Синоптиков вообще касались главным образом галилейской части служения Христа, а иудейская его часть (к которой относятся события в Вифании) прорисована куда менее детально; у Иоанна же соотношение обратное. Такое объяснение кажется весьма странным, поскольку в синоптических Евангелиях прямо фигурируют некоторые (куда менее существенные) эпизоды, связанные с пребыванием Христа в доме Лазаря и Марии с Марфой.
2. Синоптики могли счесть это воскрешение не более существенным эпизодом, чем ранее виденные ими чудеса. Ну, кто-то из них, может, и вправду подумал: "Эка невидаль - оживление разлагающегося трупа", но вот чтоб все трое - это вряд ли...
3. Фаррар обращает внимание на "особую сдержанность Синоптиков по отношению к вифанскому семейству"; они называют его "домом Симона - прокаженного" (Иоанн, напротив, ни о каких прокаженных не упоминал), Марию - просто "женщиной", безо всяких уточнений. Он полагает, что в момент написания синоптических Евангелий (хронологически более ранних) еще сохранялась угроза ликвидации Лазаря и других свидетелей воскрешения иудейскими властями (Ин 12:9-11). Понятно, что в этих условиях снабжать сыщиков Синедриона какой-либо информацией о вифанском семействе было ни к чему. К моменту же написания Евангелия от Иоанна эта причина "запечатывания уст" уже исчезла, и стало возможным рассказать о чуде. Логично? По-моему, не очень. Напомнить, чем кончилось воскрешение? "Тогда многие из иудеев, пришедших к Марии и видевших, что сотворил Иисус, уверовали в Него; а некоторые из них пошли к фарисеям и сказали им, что сделал Иисус" (Ин 11:45-46). И правильно; это ж первейшее дело - ПРОСИГНАЛИЗИРОВАТЬ, а уже там дальше - Органы разберутся... Так что смею предположить, что Апостолы при всем желании не смогли бы сообщить властям о вифанском семействе ничего доселе им неизвестного.
Итак, ни одна из предлагаемых Фарраром версий не кажется мне сколько-нибудь убедительной. Зато, на мой взгляд, возможны два иных - на выбор - объяснения этих расхождений:
1. Появившийся лишь в хронологически наиболее позднем из четырех Евангелий эпизод с воскрешением Лазаря попросту не имел под собой никакой реальной основы. Мы воздерживаемся от принятия такого объяснения в силу "презумпции честности".
2. Молчание Синоптиков объясняется тем, что они, в отличие от Иоанна, были уверены: с этим воскрешением - дело нечисто, и незачем лишний раз о нем напоминать. В этой связи кажется уместным привести версию такого комментатора Нового Завета, как Ренан.
Он полагал, что воскрешение Лазаря - это "интрига сестер вифанских, Марии и Марфы. Возмущенные дурным приемом, оказанным в Иерусалиме обожаемому ими Христу, сестры попытались устроить такое происшествие, которое поколебало бы скепсис недоверчивых иудеян. Таковым могло бы стать воскрешение человека, небезызвестного в Иерусалиме. Когда Иисус пребывал за Иорданом, Лазарь серьезно занемог. Перепуганные сестры послали за Иисусом, однако прежде чем тот появился в Вифании, брат уже пошел на поправку. Тогда сестрам пришла в голову блестящая идея - бледного, еще не оправившегося Лазаря обвили погребального пеленами и перенесли в склеп". После того, как отведенный к гробнице Иисус пожелал взглянуть на друга, закрывающий вход камень был отвален, Лазарь вышел наружу и все уверовали в "чудо".
Знал ли об этом Христос? Ренан полагает, что он, так же как, например, Франциск Ассизский, просто не в силах был обуздать жажду чудес, обуревавшую его сторонников. Апостолов же это очевидное жульничество, пусть и совершенное с благой целью, искренне возмутило (вспомните одно из обозначений вифанского семейства в синоптических Евангелиях - "дом прокаженного"), однако выносить сор из избы сторонников Христа они посчитали невозможным.
Почему же эту инсценировку не раскусил Иоанн? Разгадка здесь, несомненно, кроется в самой личности этого Апостола. Человек, в тридцать с небольшим написавший "Апокалипсис", несомненно должен быть несколько не от мира сего (слова "не от мира сего" ни в малейшей мере не служат здесь эвфемизмом для "не в своем уме"). То, что казалось вполне очевидным для более прочно стоявших на грешной земле Петра и Левия Матфея, вовсе не представлялось таковым Иоанну. В созданном и обжитом им ирреальном мире чудеса, подобные воскрешению Лазаря, действительно были совершенно нормальны и естественны.
Возвращаясь к "генеральной линии" нашего расследования, подчеркнем два весьма существенных момента, связанных с пребыванием Христа в Вифании. Во-первых, Апостолы с Учителем неоднократно посещали дом Марии и Марфы - как до, так и после воскрешения Лазаря. Во-вторых, именно из этого дома, после эпизода с проливанием мира на Христа, отправился в Синедрион Иуда. Обратимся теперь к этому персонажу, самому, пожалуй, загадочному изо всех.
Итак, Иуда из городка Кариота. Единственный иудеянин среди двенадцати галилеян. Отношения между этими палестинскими народностями не отличались особой теплотой; именно этим часто объясняют тот не слишком восторженный прием, что был оказан галилеянину Иисусу в Иудее и ее столице - Иерусалиме ("...И ты не из Галилеи ли? рассмотри, и увидишь, что из Галилеи не приходит пророк" - Ин 7:52). Это обстоятельство, однако, не помешало Иуде, еще и присоединившемуся к Христу достаточно поздно, среди последних, войти в число двенадцати Избранных и даже стать казначеем. Одно это ясно свидетельствует о том доверии и авторитете, которыми он пользовался в общине. А Иисус, между прочим, вовсе не производит на меня впечатления юродивого, неспособного в делах земных сложить два с двумя, а в людях разбирающегося наподобие царя Федора Иоанновича (или, к слову замечу, булгаковского Иешуа).
Не зря каноническая версия "предательства за тридцать серебреников" многим казалась неубедительной, и они искали поступку Иуды иных объяснений; в этом смысле он, несомненно, самый популярный из евангельских персонажей. Версии тут высказывались самые разнообразные: жгучая обида на "обманщика"-Христа, чье царство, как вдруг выяснилось, будет не от мира сего; желание удостовериться - сумеет ли человек, претендующий на роль Мессии, спасти хотя бы самого себя; стремление ускорить таким способом наступление царства Божьего на Земле (вариант: спровоцировать народное восстание). Характерная деталь: грандиозное кинополотно Дзефирелли "Иисус из Назарета" являет собой, вообще-то говоря, потрясающего качества "живые картинки" к евангельскому тексту, однако даже в нем линия Иуды дана в неканоническом варианте.
Замечательна в этом плане излагаемая Борхесом еретическая версия, приписываемая им вымышленному шведскому теологу Рунебергу: "...Он начинает с убедительной мысли о том, что поступок Иуды был излишним [...] Для опознания Учителя, который ежедневно проповедовал в синагоге и совершал чудеса при тысячном стечении народа, не требовалось предательства кого-либо из Апостолов"; истинным же мотивом действий Иуды является "гипертрофированный, почти безграничный аскетизм. Аскет, ради вящей славы Божией оскверняет и умерщвляет плоть; Иуда сделал то же со своим духом. Он отрекся от чести, от добра, от покоя, от царства небесного, как другие, менее героические, отрекаются от наслаждения". М-да... Ну, до таких горних высей теологической мысли мы, пожалуй, воспарять не станем. Давайте все-таки для начала поищем мотивов поступка Иуды где-нибудь поближе к "объективной реальности, данной нам в ощущениях".
"Тридцать серебреников" как мотив предательства, однако, не выдерживают критики и по самым прагматическим соображениям; что значила эта ничтожная сумма по сравнению с возможностями казначея Апостолов? Если уж движущей силой поступков Иуды была алчность, то ему следовало спокойно и неограниченно долго приворовывать из доверенного ему денежного ящика общины. Только полный недоумок (или совок) режет курицу, несущую золотые яйца.
А действительно, приворовывал ли Иуда? Иоанн пишет об этом с полной уверенностью (Ин 12:6); странно, однако, что ни один из евангелистов-Синоптиков ни словом не упомянул о такой красочной детали, весьма оживляющей образ предателя. Остается предположить, что Иоанн, как уже с ним бывало, слышал звон, но не понял где он. Можно предположить, что за некоторое время до трагедии между Иисусом и Иудой произошел некий напряженный разговор по денежным вопросам. Это, однако, не было уличение Иуды в недостаче: в противном случае Петр и другие Апостолы не упустили бы в своих повествованиях этот эпизод как малосущественный. Запомним это.
Следует отметить, что текст Нового Завета содержит одно прямое указание на то, что Христос предвидел предательство Иуды задолго до своего последнего похода в Иерусалим. Речь идет об интерпретации Иоанном высказывания Учителя, произнесенного после Беседы о Хлебе жизни и последовавшего за ней дезертирства многих его сподвижников. "Иисус сказал двенадцати: не хотите ли и вы отойти? Симон Петр отвечал Ему: Господи! к кому нам идти? [...] Иисус отвечал им: не двенадцать ли вас набрал Я? но один из вас диавол. Это говорил он об Иуде Симонове Искариоте, ибо сей хотел предать Его, будучи одним из двенадцати" (Ин 6:67-71). Все однако не так уж просто и однозначно, как кажется Иоанну.
Начать с того, что из этого текста вообще-то говоря не следует, что Иисус имел в виду именно Иуду - это пусть и ретроспективно логичные, но все-таки домыслы. При этом, если допустить, что интерпретация Иоанна верна, возникает серьезный теологический казус: в Священное Писание оказывается впрямую введена вполне языческая идея фатальной предопределенности человеческих поступков, что вроде бы абсолютно несовместимо со всей философией христианства. Итак, пусть воспроизводимое Иоанном высказывание действительно имело место, и при этом мы допускаем, что оно относилось именно к Иуде. Из всего этого, однако, вовсе не следует, что речь в нем идет о ГРЯДУЩЕМ ПРЕДАТЕЛЬСТВЕ, а не о каком-то ином - причем уже свершившемся на тот момент - поступке этого персонажа.
Кстати, а при каких обстоятельствах умер Иуда? Общепринятой стала версия Матфея - "пошел и удавился" (Мф 27:5). Между тем, в "Деяниях Апостолов" сказано нечто совершенно иное: "расселось чрево его, и вывалились все внутренности", и причем эта история была известна всему Иерусалиму (Деян 1:18-19). Фаррар, правда, считает, что "эти версии не слишком противоречат друг другу", и даже изобретает некий гибрид: у повесившегося Иуды обрывается веревка, он шлепается с высоты на землю, брюхо лопается... Правдоподобие такой конструкции, по-моему, в комментариях не нуждается [протоиерей А.Мень, по крайней мере, честно пишет, что "сведения, содержащиеся в Мф 27, 3-9 и Деян 1, 16-20 согласовать пока [?! - К.Е.] довольно трудно"].
Да и вообще, самоубийство на почве раскаяния, после всех Иудиных подвигов во время ареста Учителя, психологически совершенно неубедительно. Такое действительно случается с людьми, которые совершили предательство, уступив насилию или шантажу; Иуда же действовал по собственной инициативе, вполне обдуманно и хладнокровно. Можно, конечно, принять каноническую версию, что в момент предательства его "обуял бес", а потом наваждение прошло, однако такие "объяснения" давайте все-таки прибережем на совсем уж крайний случай.
Но наиболее загадочна все же сцена ареста Христа в Гефсиманском саду. То есть здесь количество несообразностей (если придерживаться канонической версии) становится не то чтобы большим - эпизод просто состоит из них весь, без остатка. Позволю себе опять предоставить слово Домбровскому:
"- Во всей этой истории кроется какая-то огромная путаница. Ведь Христос-то не скрывался, а выступал публично. Его и без Иуды прекрасно могли схватить каждый день. "Зачем эти мечи и дреколья, - сказал он при аресте, - каждый день вы видели меня, и я проповедовал вам. Что ж тогда вы меня не взяли?"
- Логично, - улыбнулся Суровцев [офицер НКВД - К.Е.]. - То есть, конечно, логично только для Христа. Арестованные часто спрашивают об этом. Им невдомек, что бывают еще оперативные соображения."
Вот это-то как раз и будет предметом наших рассуждений - что же это были за "оперативные соображения"? Итак, сформулируем вопросы:
1. Арест Христа в любой момент можно было осуществить днем на улицах Иерусалима; количество его сторонников было весьма невелико, и воспрепятствовать храмовой страже они, конечно, не могли. Напомню, что с арестом несравненно более популярного Иоанна Крестителя никаких особых проблем у властей не возникло. Зачем же было вечером выпускать галилеян из города в лесистые окрестности Иерусалима, где контролировать их передвижения и при дневном-то свете было бы непросто? Иными словами: что именно выигрывали иудейские власти, неимоверно усложняя процедуру ареста и перенося его на глубокую ночь, в глухое уединенное место?
2. Поведение Иуды при аресте кажется абсолютно иррациональным. Его задачей было привести на место (действительно неизвестное никому в Иерусалиме) группу захвата, с чем он успешно справился. После этого любой нормальный предатель постарался бы отойти поглубже в тень (и в переносном, и в прямом смысле), а не лез бы на просцениум, демонстрируя всем и каждому свои исключительные заслуги. Ну какая, скажите, была надобность в публичном, театральном опознании Христа? За дни, что тот проповедовал в Иерусалиме, его, без сомнения, в лучшем виде "срисовали" сотрудники иудейской тайной полиции, без участия которых арест, конечно же, не обошелся. И - в этой связи: зачем Иуде понадобилось изображать из себя командира группы захвата ("Об Иуде бывшем вождем тех, что взяли Иисуса" - Деян 1:16), каковым он в действительности, конечно же, не был? Ведь если даже первосвященники дружно сошли с ума и поставили во главе отряда перебежчика (предатель, как известно, остается предателем, кого бы он ни предавал), то уж участвовавшие в операции римляне никогда в жизни не позволили бы командовать собой какому-то еврейскому бандиту, только что продавшему своего главаря.
3. В этой связи вообще стоит обратить внимание на состав группы захвата - он весьма странен с любой точки зрения. Во-первых, в нее, как уже было отмечено, входят не только евреи, но и римские воины, которые инициаторам ареста - первосвященникам - впрямую не подчинены. Чтобы привлечь легионеров к участию в операции, необходимо как минимум поставить в известность прокуратора, а это означает потерю драгоценного времени на неизбежные согласования - и чего ради? Это могло бы быть оправдано, ожидай Каиафа серьезного вооруженного сопротивления; такой риск, однако, был ничтожно мал - по сравнению с вполне реальной возможностью того, что встревоженная секта просто растворится в ночи - и ищи потом ветра в поле. Во-вторых, римлянами, которых никак не больше двух-трех десятков, командует "тысяченачальник" (военный трибун). Участие в операции офицера такого ранга (на наши деньги - полковника) ясно говорит о том, что Пилат со всей серьезностью отнесся к "просьбе об оказании интернациональной помощи". Отчего же на следующее утро он начинает валять дурака, изображая по отношению к арестанту благожелательный нейтралитет? В-третьих, среди иудеян помимо храмовой стражи (и наверняка имевшихся сыщиков) полно первосвященнических рабов со своими дрекольями. Позвольте поинтересоваться - что за нужда вдруг возникла в такой "тотальной мобилизации", и на что годна эта шушера - сверх того, что будет лишь путаться под ногами у профессионалов?
4. Совершенно непонятно, почему группа захвата не приняла никаких мер к задержанию Апостолов. Ведь даже если власти решили наплевать на их предыдущее соучастие в подрывной пропаганде, в момент ареста Христа как-никак имело место прямое вооруженное сопротивление [по древнерусской версии "Иудейской войны" (IX:3) при аресте Иисуса было перебито множество народа]. Тем не менее, отрубленное Петром ухо первосвященнического раба Малха (Ин 18:10) оставляют безо всяких последствий и беспрепятственно дают Апостолам исчезнуть. Это кажется особенно непонятным на фоне дальнейших событий той же ночи - трех попыток ареста Петра, причем за одну лишь принадлежность к окружению Христа, безотносительно к его участию в вооруженном столкновении со стражниками.
5. Как говаривал Шерлок Холмс, "чем нелепее и грубее кажется вам какая-нибудь деталь, тем большего внимания она заслуживает. Те обстоятельства, которые, на первый взгляд, лишь усложняют дело, чаще всего приводят вас к разгадке". В нашем случае такой деталью оказываются... факелы; да-да, те самые факелы, с которыми явилась на место группа захвата (например, Ин 18:3). Дело в том, что события происходили на еврейскую Пасху, которая совпадает с полнолунием. Факелы могли бы понадобиться для того, чтобы в кромешной темноте провести прочесывание загодя оцепленного участка сада (хотя и здесь от них было бы не меньше вреда, чем пользы), или для опознания задержанных. Кому и зачем, однако, понадобилось устраивать иллюминацию в залитом луной саду, демаскируя группу захвата на подходе к и без того известному ей месту?
Не забудем и еще об одном моменте: во время Тайной вечери Иисусу уже было известно о предательстве одного из Апостолов. Ни разу не назвав имени Иуды, он сделал несколько вполне недвусмысленных намеков, после которых тому осталось лишь бежать, воспользовавшись оставленной для него Учителем лазейкой: "А как у Иуды был ящик, то некоторые думали, что Иисус говорит ему: купи что нам нужно к празднику, или чтобы дал что-нибудь нищим. Он, приняв кусок, тотчас вышел; а была ночь" (Ин 13:29-30). Почему Иисус так и не назвал имени предателя - то ли не был до конца уверен в своей информации и его намеки являлись проверкой, то ли просто не хотел кровопролития (среди Апостолов были весьма крутые ребята - тот же Петр) - не столь важно. Интереснее другое: как Иисус получил информацию об измене в своем окружении?
Вопрос этот может показаться совершенно дурацким: ясное дело, что Христос знал об этом в силу своего божественного всеведения; да и как он мог бы получать такого рода сведения незаметно для безотлучно находившихся при нем Апостолов? Ну, тему "всеведения" я затрагивать не буду, а вот насчет отсутствия у Христа устойчивых контактов за пределами его обычного окружения, описываемого Евангелистами - позволю себе поспорить.
Прежде всего: почему, собственно, Тайная вечеря - Тайная? Что известно о доме, где она происходила, откуда затем Христос с Апостолами двинулись в Гефсиманию? Можете не напрягать память и не лезть в книжный шкаф за Новым Заветом - абсолютно никаких сведений на сей предмет в нем не содержится. Что весьма странно: Евангелисты всегда достаточно подробно говорят о хозяевах домов, где Учитель останавливался по какой-либо надобности, а вот о месте, где произошло такое важнейшее событие - ни звука [в христианском предании за Сионскую горницу - место проведения Тайной вечери - принимают гробницу Давида, что на южном склоне Сионской горы (Библейская энциклопедия I:323); именно это помещение фигурирует, например, на многочисленных живописных полотнах, посвященных этому эпизоду; мы, однако, никак не можем принять эту точку зрения; то, что Гробница Давида была построена лишь в IV веке н.э. - это полбеды, в рамках нашего подхода гораздо важнее то, что в Писании прямо указано - Тайная вечеря происходила в жилом доме (см. далее)]. Описание же того, как Христос и Апостолы нашли этот дом, заслуживает, на мой взгляд, цитирования.
С утра в четверг Апостолы спрашивают у Учителя - где он собирается есть праздничную пасху? И тогда Христос отправляет в Иерусалим Петра с Иоанном, снабдив их такими инструкциями: "Он сказал им: вот, при входе вашем в город встретится с вами человек, несущий кувшин воды; последуйте за ним в дом, в который войдет он, и скажите хозяину дома: "Учитель говорит тебе: где комната, в которой бы мне есть пасху с учениками моими?" И он покажет вам горницу большую, устланную, готовую; там приготовьте. Они пошли, и нашли, как сказал им и приготовили пасху" (Лк 22:10-13). Эпизод этот, прямо скажем, кажется взятым не из Священного Писания, а из "Семнадцати мгновений весны" (или, скорее, из "Аквариума"). Совершенно ясно, что речь в нем идет о связных, обмене вещественными и словесными паролями, конспиративной квартире и о классическом способе обнаружения слежки (посредством контрнаблюдения, осуществляемого напарником "человека с кувшином"). Ясно, кстати, и то, что Петр и Иоанн были посланы именно затем, чтобы проверить - не засвечена ли явка. Хозяин же квартиры, в точном соответствии с требованиями конспирации (не претерпевшими, как видно, изменений за последние двадцать веков), так и не увиделся с ее посетителями - оттого-то в Евангелиях и нет никаких сведений о нем.
Евангелистам все это явно не показалось заслуживающим внимания; для нас же весьма существенен тот факт, что Иисус поддерживал конспиративные (или, по крайней мере, неафишируемые) контакты с по меньшей мере одной неизвестной Апостолам иерусалимской группировкой. Члены же последней (в число которых входил "человек с кувшином"), напротив, знали Апостолов по крайней мере в лицо.
Заинтересовавшись конспиративными контактами Иисуса, я принялся изучать - под соответствующим углом зрения - текст Нового Завета, тут же обнаружив целый ряд многообещающих эпизодов. Однако на третьем или четвертом из них я решительно сказал себе "Стоп", почувствовав, что начинаю подгонять факты под концепцию. Эдак недолго уподобиться нашим полоумным "патриотам", способным обнаружить проявления Вселенского Жидомасонского Заговора даже в шестиконечности снежинок. И все же есть один эпизод, который нам следует рассмотреть, ибо он, возможно, имеет прямое отношение к событиям Страстной недели. Речь идет о Преображении Господнем.
Незадолго до своего третьего (и последнего) похода в Иерусалим Христос, сопровождаемый Петром, Иоанном и Иаковым, поднялся на гору совершить молитву. Дальше произошел ряд событий, из которых мы, как водится, опустим без комментариев прямые чудеса: воссияние лика и одежд Иисуса, опускающиеся на участников облака и глас с неба. "Сухой остаток" же будет выглядеть так: "Петр же и бывшие с ним отягчены были сном; но пробудившись увидели славу Его и двух мужей, стоявших с Ним; и когда они отходили от Него, сказал Петр Иисусу: Наставник! хорошо нам здесь быть: сделаем три кущи, одну Тебе, одну Моисею, и одну Илии" (Лк 9:32-33). Иисус, однако, ни единым словом не стал подтверждать домыслы учеников о том, что беседовавшие с ним люди - действительно Моисей и Илия. А дальше - самое интересное: "И когда сходили они с горы, Иисус запретил им, говоря: никому не сказывайте о сем видении, доколе Сын Человеческой не воскреснет из мертвых" (Мф 17:9); "И они удержали это слово, спрашивая друг друга, что значит: воскреснуть из мертвых?" (Мф 9:10). Попросту говоря: трое Апостолов оказались нечаянными свидетелями встречи Иисуса с некими двумя людьми, которая явно не предназначалась для их глаз. Иначе с чего бы это Учитель потребовал, чтобы они держали язык за зубами - до самой смерти?
Вернемся, однако, к генеральной линии нашего расследования - к событиям четверга Страстной недели. Итак, как и когда могла быть незаметно для Апостолов передана Иисусу информация о предательстве Иуды (кто ее передал - это отдельная тема)? Здесь существует бессчетное множество способов (например, через практически невычисляемого связника, закамуфлированного под нищего на паперти), однако в данном случае можно предположить простейший: Иисус нашел соответствующее сообщение в заранее оговоренном месте явочной квартиры - "большой, устланной, готовой", после чего и обвинил Иуду в предательстве.
Есть, однако, и еще одна загадка. После окончания Тайной вечери Иисус с одиннадцатью Апостолами покинули Иерусалим и совершили свое шествие в Гефсиманию - масличный сад у подножья Елеонской горы, что восточнее города [информация к размышлению: поселок Вифания, с которым был связан ряд примечательных событий (см. выше), расположен на той же самой Елеонской горе, что и Гефсиманский сад, только первый на юго-восточном, а второй - на западном ее склоне]. Судя по продолжительности бесед, ведшихся по дороге, путь был неблизкий. В Гефсиманском саду, после Моления о чаше, Христос и был арестован. В евангельских текстах не содержится никаких намеков на то, что Учитель заранее делился с Апостолами своими планами - куда именно он собирается направиться из Иерусалима. Между тем. Иуда, покинувший Тайную вечерю задолго до ее окончания, безошибочно привел группу захвата именно туда, куда следовало, - в Гефсиманский сад.
Надеюсь, этому персонажу мы не станем приписывать дар всеведения? Тогда давайте рассуждать логически. Ну, как Иуда угадал само место - более или менее ясно: видимо, Гефсимания служила Апостолам постоянным убежищем в течение последних дней ("Днем Он учил в храме; а ночи, выходя, проводил на горе, называемой Елеонскою" - Лк 21:37); отметим, что в Гефсиманском саду действительно есть скала с большой пещерою, которая, судя по всему, и служила Апостолам жилищем (Библейская энциклопедия, I:159). Именно отсюда они, видимо, и отправились в Иерусалим на Тайную вечерю. Непонятно другое; на чем основывалась уверенность Иуды в том, что Иисус вернется в эту ночь на свою заведомо засвеченную базу? Ставя себя на место Учителя, он должен был бы предположить, что тот попытается вырваться из-под колпака и немедленно исчезнуть из окрестностей Иерусалима, как уже неоднократно проделывал ранее (например, Ин 10:39-40). Эти "исчезновения" Иисуса очень интересны сами по себе, однако сейчас речь не о них.
Мы как-то привыкли исходить из того, что в ту ночь в основе всех действий (а вернее - бездействия) Христа лежало его твердое намерение "испить чашу сию". Между тем, сыщикам для успеха реальных оперативно-розыскных мероприятий необходимо как минимум верно отрефлектировать мотивации разыскиваемого. Кажутся ли способными на столь точное проникновение в помыслы Спасителя Иуда и стражники Синедриона? Вопрос, по моему, риторический. И - с другой стороны: пусть Иисус уже окончательно распорядился собственной жизнью. Однако мог ли такой человек, как он, сознательно подвергать риску - смертельному, и притом совершенно бессмысленному - своих учеников, оставаясь вместе с ними? В момент ареста Учитель заявляет: "Если меня ищете, оставьте их, пусть идут! (да сбудется слово, реченное Им: из тех, которых Ты мне дал, Я не погубил никого)" (Ин 18:8-9). Однако, прямо скажем: его собственный вклад в то, что ученики остались живы, кажется минимальным. Ведь это же просто "преступный недосмотр", что их не перебили на месте в момент инцидента с Малхом!
Все эти соображения позволяют предположить следующее. Иисуса в ту ночь ждало в Гефсиманском саду некое дело - настолько важное, что, не сделав его, он не мог ни покинуть Иерусалим (даже под угрозой ареста), ни добровольно сдаться первосвященникам; Иуде же было об этом известно. Можно предположить, что в саду - месте своего последнего укрытия - Иисус должен был либо что-то взять в условленном месте, либо, напротив, оставить, либо - что скорее всего - с кем-то встретиться. И если его действительно ждал в саду некий человек (вспомним, например, годичной давности ночной визит к Иисусу члена Синедриона Никодима), то становится понятным, почему Иисус, не считаясь с опасностью, постарался успеть в Гефсиманию раньше сыщиков.
Когда должна была произойти эта встреча (произошла ли она в действительности - это отдельный вопрос)? Думаю, что в тот самый момент, когда Иисус удалялся в одиночестве в глубину сада - совершить Моление о Чаше, и вот почему. Давайте сопоставим сцены Моления о Чаше и Преображения Господня (смотри выше). В обоих случаях Христос удаляется от учеников, дабы совершить в уединении молитву. В обоих случаях его сопровождают трое Апостолов, причем одни и те же - Петр, Иоанн и Иаков. В обеих случаях все трое "телохранителей" странным образом засыпают. Как вы думаете, не многовато ли тут совпадений, и не идет ли в действительности речь об одной и той же, малопонятной для Апостолов, встрече Учителя? Тем более, что есть и прямое указание на то, что Иисус был в саду не один (Лк 22:43); Евангелист, правда, полагает, что с Учителем находился "ангел", но это уже чистые домыслы.
Сформулируем вопрос несколько иначе: а могли ли Апостолы разглядеть в глубине сада разговаривавшего с Учителем человека (даже если таковая встреча заведомо происходила)? Думаю, что нет, и вот почему. Вспомним другое событие этой же ночи - отречение Петра во дворе дома Каиафы: "Между тем рабы и служители разведши огонь, потому что было холодно, стояли и грелись; Петр тоже стоял с ними и грелся" (Ин 18:18). Это - во дворе городского особняка; можно себе представить, какой колотун был в ту весеннюю ночь в Гефсиманском саду. Поэтому вполне резонно предположить, что Апостолы тоже жгли костер, чтобы согреться. А это значит - в принципе не способны были разглядеть хоть что-то за пределами освещенного им круга.
Ну хорошо, а могли что-нибудь заметить трое бесславно заснувших "сопровождающих"? Кстати, как раз в свете такого допущения этот странный сон становится понятным и естественным. Надо думать, ученики через несколько минут своего бдения (а кстати - не возлагал ли Учитель на эту троицу обязанностей дозорных?) промерзли до костей и решили - буквально на секундочку! - отойти к костру согреться. Увы, такие "секундочки" всегда кончаются одинаково - молниеносно разморило в тепле, и привет горячий... Так что особых надежд на их свидетельства я бы тоже не возлагал, однако кое-что они все-таки наверняка заметили - до и после своего пребывания у костра. Во всяком случае, сведения о посещавшем Иисуса "ангеле" наверняка исходят от них - больше просто не от кого.
Вскоре после того, как крестная казнь совершилась, на сцене появились еще два достаточно загадочных персонажа. Один из них - Иосиф Аримафейский, "знаменитый член Совета, который и сам ожидал Царствия Божия" (Мр 15:43); в апокрифическом Евангелии от Петра он охарактеризован как "друг Пилата и Господа". Именно он забрал, с разрешения прокуратора, тело казненного преступника - "царя Иудейского" - и затем похоронил его в собственной гробнице. Евангелисты представляют Иосифа как "тайного ученика Христа" (Ин 19:30), хотя в предшествующем тексте Нового Завета нет никаких упоминаний о его контактах с Иисусом или Апостолами - ни до, ни, что самое странное, после погребения. Существует, правда, предание, согласно которому он будто бы первый проповедовал Евангелие в Британии, но оно кажется малоправдоподобным даже официальной Церкви (Библейская энциклопедия I:364).
Помогал же ему Никодим, также бывший членом Синедриона. В отличии от Иосифа, Никодим действительно дважды встречался с Христом, причем первый раз провел в беседе с ним целую ночь (Ин 3:1-21), а в другом эпизоде открыто выступил в его поддержку перед другими членами Синедриона (Ин 7:50-52). Поэтому можно предполагать, что инициатором погребения в действительности был не Иосиф, а именно Никодим. Предание относительно дальнейшей судьбы Никодима выглядит гораздо более скромным ("впоследствии принял крещение от Апостолов" - Библейская энциклопедия II:17), а потому вызывает куда большее доверие.
Как бы то ни было, два видных представителя местного истэблишмента бросили достаточно демонстративный вызов иудейским властям, причем в тот самый момент, когда стало ясно, что шутки кончились, а все "официальные" ученики Христа дрогнули и думали лишь о собственном спасении. Что побудило их к этому? Одно лишь "ожидание Царства Божьего"? Гм... Иосифу с Никодимом, между прочим, было что терять - в отличие от учеников, имевших социальный статус бомжей.
Это все - преамбула. А теперь настала пора непосредственно перейти к одному из ключевых эпизодов нашей истории - исчезновению тела Христа из охраняемой гробницы. Гробница эта, принадлежавшая, как было сказано выше, Иосифу Аримафейскому, представляла собой новый, только что вырубленный в скале склеп, расположенный в достаточно уединенном месте близ Иерусалима; последнее обстоятельство сильно облегчало задачу охранников. Вход в гробницу, заваленный тяжелым камнем (Мак-Дауэлл приводит цифру - полторы тонны) и опечатанный имперской печатью, охраняла римская стража. То, что стража была именно римская (то есть высоко дисциплинированная и притом нейтральная относительно внутрииудейских разборок), играло существенную роль в аргументации Мак-Дауэлла и Гладкова, и было ими обосновано детально и убедительно [здесь может быть выдвинуто следующее возражение: в ответ на просьбу первосвященников "Пилат сказал им: имеете стражу; пойдите, охраняйте как знаете" (Мф 27:65); эти слова прокуратора в принципе можно понять как отказ ("У вас же есть собственная, храмовая, стража - вот и разбирайтесь сами со своими скандалами!"); Мак-Дауэлл, однако, приводит чисто лингвистические доводы в пользу того, что в оригинальном евангельском тексте (в отличие от многих переводов на европейские языки) все три глагола должны читаться в едином наклонении - повелительном; означенная фраза, таким образом, в действительности звучит как "имейте стражу; пойдите, охраняйте как знаете", то есть: "Возьмите солдат и действуйте далее по собственному усмотрению"].
На рассвете третьего дня стражники, с изумлением обнаружив, что камень отвален и гробница опустела, немедленно извещают об этом первосвященников. Те, "собравшись со старейшинами и сделавши совещание, довольно денег дали воинам и сказали: скажите, что ученики Его, пришедши ночью, украли Его, когда мы спали; и, если слух об этом дойдет до правителя, мы убедим его, и вас от неприятностей избавим. Они, взявши деньги, поступили, как научены были." (Мф 28:11-15). Пилат впоследствии счел, что первосвященники фактом дачи взятки подтвердили невиновность солдат, и не стал подвергать последних наказанию.
Я еще готов допустить, что в божественную, мессианскую, сущность Христа действительно поверили некоторые иудейские иерархи. Иное дело - римляне; все, что нам известно из исторических и литературных источников об их менталитете, позволяет утверждать, что в описываемое время римское общество было по сути атеистическим. Именно этим обычно объясняют принципиальную неспособность античной цивилизации противостоять начавшейся несколько десятилетий спустя моральной экспансии христианства. Поэтому сама мысль о том, что прагматичные римляне, относящиеся безо всякого пиетета и к собственным-то богам, готовы всерьез воспринимать еврейские россказни о Мессии, воскресающем на третий день после смерти - сама эта мысль представляется мне абсурдной. Это во-первых.
Во-вторых, следует напомнить о том, что дисциплинарный устав римской армии был весьма суров. Мак-Дауэлл отмечает, что воины, заснувшие на посту, подлежали неукоснительной смертной казни (безотносительно к результату подобной халатности). Памятуя об этих двух соображениях, все действия всех участников инцидента - и стражников, и первосвященников, и Пилата - следует признать совершенно нелепыми (причем вне зависимости от того, по какой причине в действительности опустела гробница). Все они как будто сговорились делать именно то, что более всего противоречит реальным интересам каждого из них. Судите сами.
Вот, например, стража обнаруживает поутру пропажу "охраняемого объекта". Если солдаты действительно бдели всю ночь, они могут быть уверены в том, что это неприятнейшее происшествие не является результатом каких-то сложных игр иудейских властей. С другой стороны, пропажу обнаружили сами стражи, а не кто-то из начальства. Самое логичное при таком раскладе - снять на рассвете караул, как это и планировалось, и нагло отрапортовать, что все в порядке - авось обойдется. Если же впоследствии иудейское начальство обнаружит вскрытую гробницу и поднимет шум - сделать морду ящиком и заявить, что когда караул снимали - гадом буду! - все было о'кей, а уж чего там дальше случилось - не могу знать; и пускай эти азиатские чурки сами приглядывают за своими жмуриками - заколебали уже, Ваше благородие!
Ну ладно, пускай начальник караула - не тертый прапор советского розлива, а, что называется, "девушка честная, но глупая". Почему, однако, дисциплинированный римлянин отправился со своим покаянным рапортом не к отцам-командирам, как того требует устав, а к туземному начальству? Он что - действительно рассчитывает на заступничество со стороны ненавистного Пилату Синедриона? Ну, тогда он просто полный дурак. Дальше - больше. Синедрион предлагает стражникам - за умеренную плату - подписать себе смертный приговор (признать свой сон на посту). Стражники соглашаются и, честно отрабатывая полученную взятку, трезвонят по всему городу о якобы совершенном ими должностном преступлении - а то вдруг римское командование останется в прискорбном неведении об их подвигах.
Что до первосвященников, то им - если они действительно желали оспорить факт воскресения - просто следовало, "не отходя от кассы", официально обвинить солдат в том, что те уснули на посту и прошляпили покражу тела. Иудеи не могли не понимать, что в глазах римских офицеров этот инцидент просто не может иметь никаких иных объяснений, и лепет солдат о каких-то чудесах лишь усугубит их вину. Представьте-ка себе современного генерала, которому пытаются всучить примерно такой рапорт: "Докладываю, что во время несения караула рядом с нашим постом приземлилась летающая тарелка, парализовавшая личный состав голубым свечением, после чего зелененькие человечки вынесли из охраняемого нами склада 42 автомата и 12 ящиков ручных гранат"; догадайтесь с трех раз, какова будет реакция генерала? [здесь я подразумеваю нормальную армию, а не так называемые "Вооруженные силы Российской Федерации" образца 1991-дробь-95 годов] Между тем, именно вступив в переговоры со стражниками и дав им взятку, первосвященники фактически расписались в своем признании факта воскресения Христа. Что и было констатировано Пилатом.
Теперь прокуратор. Его подчиненные сперва заснули на посту и проспали "охраняемый объект", за что подлежат смертной казни. Мало того, они берут взятку у местного царька и затем выполняют его указания; в любой армии мира это считалось бы даже больше криминалом, чем сам первоначальный проступок. В нашем случае, однако, минус на минус удивительнейшим образом дает плюс: стражники в итоге не были подвергнуты Пилатом вообще никакому наказанию - его якобы удовлетворила версия о чудесном исчезновении тела. Не могу не напомнить в этой связи другой эпизод. Когда некоторое время спустя Апостол Петр столь же таинственно исчез из охраняемой темницы, Ироду и в голову не пришло принимать во внимание "чудесный" характер этого события, и он тут же казнил стражников - согласно уставу (Деян 12:19).
Кстати, об исчезновении Святого Петра: "в ту ночь Петр спал между двумя воинами, скованный двумя цепями, и стражи у дверей стерегли темницу [...] Ангел, толкнув Петра в бок, пробудил его и сказал: встань скорее. И цепи упали с рук его. И сказал ему Ангел: опояшься и обуйся [...] надень одежду твою и иди за мною. [...] Прошедши первую и вторую стражу, они пришли к железным воротам, ведущим в город, которые сами собою отворились им; они вышли, и прошли одну улицу, и вдруг Ангела не стало с ним" (Деян 12:6-10). Кто как, а я лично вполне солидарен с Иродом: эти события, конечно, можно счесть таинственными, но уж никак не чудесными. И если Ирод заинтересовался личностью действовавшего в этом эпизоде Ангела (а то нет!), он наверняка обратился за консультацией не к штатным богословам, а к шефу своей службы безопасности. Надо заметить, что могущественные посланцы Высших Сил проделывали такие фокусы с освобождением арестантов уже не в первый раз (например, Деян 5:18-24). Неудивительно, что терпение тетрарха Галилеи унд Переи лопнуло ("Я царь или не царь?!"), и он попытался поставить на место вконец оборзевших Ангелов.
Опровергая версию о том, что тело Христа действительно было выкрадено учениками, Мак-Дауэлл, среди прочего, приводит и такое соображение. Дело в том, что сломать римскую печать, которой была опечатана гробница, для жителя Иудеи было делом совершенно немыслимым. По римскому закону за это распинали вниз головой, а секретные службы Империи не знали ни сна, ни отдыха до тех пор, пока преступник не будет схвачен. Эти сведения, безусловно, интересны, однако Мак-Дауэлл странным образом не замечает того, что печать-то - как ни крути - сломана была, а вот расследования как раз не было, даже самого поверхностного. Хотя, казалось бы, чего проще - быстренько распять пару-тройку учеников, и закрыть тем самым дело о сломе печати; некоторое время спустя Нерон именно таким способом и закроет дело о "поджоге" Рима. В действительности, как мы знаем, ничего похожего не произошло, и это полностью вписывается в общую картину странного благодушия римских властей.
Я могу найти этим странностям единственное объяснение. Показания проштрафившихся стражников и некоторые другие детали этого инцидента - всплыви они в ходе официального расследования - были по какой-то причине столь неудобны для Пилата, что он предпочел спустить на тормозах все это дело. Вообще создается впечатление, что в этом эпизоде и римские, и иудейские официальные власти действуют по молчаливому уговору, дружно пытаясь потушить скандал, чреватый опасными разоблачениями. Можно, например, предположить, что оба "заклятых друга" являются здесь объектами крупного шантажа со стороны некоей "третьей силы".
В этой связи весьма примечательно апокрифическое Евангелие от Петра. Оно, видимо, ставило своей задачей искоренить всякие сомнения в факте воскресения: здесь оно происходит прямо на глазах множества людей, и при деятельном участии двух ангелов. "Небеса раскрылись, и сошли двое мужей, излучавших сияние. Камень, приваленный к двери, отвалился сам собой, и оба юноши вошли в гробницу [...] они [стража] снова увидели выходящих из гробницы трех человек - двоих, поддерживающих одного, и крест, следующий за ними. И головы двоих достигали неба, а у того, кого вели за руку, голова была выше неба". В итоге Евангелист несколько перестарался - количество чудес на погонный метр текста не уложилось даже в самые мягкие нормы правдоподобия; возможно, поэтому версия и были признана апокрифом.
Она, однако, содержит любопытнейшую подробность: в этом Евангелии - единственном изо всех - караул совместный. Это римские легионеры во главе с центурионом Петронием [слово "центурион", употребленное в тексте этого Евангелия, заставляет предположить, что его автор был римлянином, а не жителем Палестины; дело в том, что во всех канонических Евангелиях римские офицерские звания - центурион и военный трибун - приводятся как, соответственно, "сотник" (например, Лк 7:2-9) и "тысяченачальник" (например, Ин 18:12)], и плюс еврейские старейшины и книжники, совместно бдящие - что абсолютно неправдоподобно! - в одной палатке. То, что неизвестный Евангелист, простодушно сочинявший "суперубедительную" версию воскресения, не забыл, в числе прочих, и эту деталь, весьма показательно. Ясно, что совместный караул (обеспечивающий взаимный контроль) снимал бы все вопросы еще убедительнее, чем чисто римский - из канонической версии.
Давайте, однако, еще раз проверим с самого начала всю последовательность событий, происходивших вокруг таинственно опустевшей гробницы. Отмотаем пленку немного назад. Итак, в пятницу, во второй половине дня, Никодим и Иосиф забирают тело Христа и совершают над ним все обряды, положенные по еврейскому обычаю. Подробное описание этих обрядов я с большим (чисто этнографическим) интересом прочел у того же Мак-Дауэлла. Евреи перевивали покойника многими слоями матерчатых полос, пропитанных благовонными составами. Количество переносимых на ткань смолистых веществ достигало при этом 40-50 килограммов; в итоге покойник оказывался заключенным в толстую матерчато-смоляную скорлупу. "Пустые погребальные пелены", обнаруженные Петром и Иоанном в гробнице Христа, представляли собой нечто вроде пустого кокона, из которого выпорхнула бабочка.
До наступления темноты Никодим и Иосиф успевают перенести тело в расположенную за городом гробницу и заваливают вход в нее камнем; все это происходит в присутствии спутниц Иисуса: "Последовали также и женщины, пришедшие с Иисусом из Галилеи, и смотрели гроб, и как полагалось тело Его" (Лк 23:55). Кстати, о камне. Надо думать, он был вовсе не так велик, как иногда указывают (Мр 16:4) - ведь в тот вечер его спокойно кантовали два человека, явно не бывшие тяжелоатлетами. На следующее утро (в субботу) иудейское руководство спохватилось: "собрались первосвященники и фарисеи к Пилату и говорили: господин! Мы вспомнили, что обманщик тот, еще будучи в живых, сказал: после трех дней воскресну; итак, прикажи охранять гроб до третьего дня, чтоб ученики Его, пришедши ночью, не украли Его, и не сказали народу: воскрес из мертвых" (Мф 27:62-64). Наплевав ради такого случая на священный для еврейского ортодокса субботний покой, первосвященники в сопровождении солдат отправляются к гробнице и опечатывают закрывающий ее камень. Остающаяся же у гробницы римская стража... Стоп!!! А ну-ка, еще один повтор!! "На следующее утро первосвященники..." Вот оно: значит, С РАННЕГО ВЕЧЕРА ПЯТНИЦЫ ДО ПОЗДНЕГО УТРА СУББОТЫ НЕОПЕЧАТАННАЯ ГРОБНИЦА НАХОДИЛАСЬ ВООБЩЕ БЕЗО ВСЯКОГО ПРИСМОТРА. Интересно, что же в результате "приняли на ответственное хранение" римские солдаты?
Нельзя сказать, что христианским комментаторам это обстоятельство вовсе не приходило в голову. Вот, например, что пишет Гладков: "Прежде всего им [первосвященникам] надлежало удостовериться, не украдено ли тело Иисуса в предыдущую ночь, с пятницы на субботу, иначе не за чем было бы приставлять стражу [...]. И они несомненно приказали отвалить камень, удостоверились, что тело Господа не украдено, и лишь тогда вновь привалили камень, приложили к нему печать..." Из евангельского текста, правда, это впрямую не следует ("Они пошли, и поставили у гроба стражу, и приложили к камню печать" - Мф 27:66), однако я согласен с Гладковым - проверка, несомненно, была. Попробуем, однако, представить себе, как это все выглядело в реальности.
Вот солдаты отваливают камень, закрывающий вход в погребальную пещеру. Синедрионовским "уполномоченным" - правоверным евреям - не позавидуешь. Мало того, что они уже осквернились, нарушив Шабат, так им еще нужно осмотреть склеп (вспомните шок, в который повергло евреев желание Иисуса увидеть умершего Лазаря). Как вы думаете, станут ли наши ортодоксы приумножать свои субботние подвиги еще одним страшным нарушением Моисеева закона - прикосновением к мертвому телу - и проверять, что там лежит на самом деле: покойник или... ПУСТОЙ "КОКОН" ИЗ ПОГРЕБАЛЬНЫХ ПЕЛЕН? Голову кладу на рельсы, что они в лучшем случае сунули в склеп самый кончик носа и тут же дунули как ошпаренные замаливать грехи в ближайшую синагогу, на ходу бросив через плечо: "Опечатывай!" Легионеры же, надо думать, переглянулись многозначительно, покрутив пальцем у виска, а потом послали кого-нибудь из салаг в соседнее селение за портвейшком и неспешно приступили к несению службы.
Вот вам и искомая версия. Иосиф с Никодимом, дождавшись ухода женщин и наступления темноты, извлекают тело из гробницы и кладут на его место заранее приготовленную "куклу" - матерчатый "кокон". Утром они же сами - через вторые руки - подбрасывают своим коллегам из Синедриона идею о необходимости охраны склепа; в какой обстановке будет происходить - по случаю пасхальной субботы - "приемка объекта", они предвидели точно. Появление у гробницы стражи - очень важный элемент плана, позволяющий убить сразу двух зайцев. Во-первых, это заранее дезавуирует неизбежные в будущем попытки первосвященников списать исчезновение тела на происки учеников; во-вторых, оно создает убедительное алиби для авторов инсценировки и снимает с них всякие подозрения.
В ночь с субботы на воскресенье Никодим и Иосиф - опять-таки через вторые руки - информируют прокуратора о том, что его люди охраняют "пустышку". Немедленно посланный на место офицер подтверждает: в гробнице действительно нет ничего, кроме тряпок. Первой в голову Пилату приходит вполне естественная мысль: он попался в расставленную первосвященниками ловушку, цель которой - скомпрометировать ненавистного евреям прокуратора. Теперь ему остается только наступать. Проинструктированные им легионеры заявляются на рассвете в Синедрион и устраивают там скандал, суля офонарелым со сна первосвященникам вывести их на чистую воду и вообще вывернуть наизнанку всю эту жидовскую лавочку. Первосвященники, растерянные ничуть не меньше Пилата, клянутся и божатся, что они не имеют к этой истории никакого отношения, и находят взаимоприемлемый выход: пускай тело будет якобы украдено учениками. Малость покочевряжившись для виду, солдаты соглашаются; приказ прокуратора выполнен, обе стороны более или менее сохранили лицо, да еще и толика денег от Синедриона проистекла, так что в расположение части они возвращаются "с чувством глубокого удовлетворения и законной гордости".
Иосиф же с Никодимом тем временем блистательно завершают свою комбинацию. Самое для них опасное - это если римляне, стакнувшись с первосвященниками, сообразят немедленно запечатать гробницу обратно и сделать вид, будто вообще ничего не произошло (проделать это самостоятельно, в одиночку, Пилат не рискнет из опасения, что все это - хитрая провокация Синедриона). В этом случае Иосиф может, конечно, на следующий день вскрыть при свидетелях опечатанную гробницу - как-никак, свою собственную! - и "обнаружить" исчезновение тела; беда, однако, в том, что тогда его уши будут торчать из комбинации так, что их уже не спрячешь. Поэтому необходимо, чтобы первым вскрытую и опустевшую гробницу обнаружил кто-то другой. Вот тут-то и появляются на сцене женщины-мироносицы.
Без малого два тысячелетия перечитывают люди эту сцену и удивительным образом не задают себе элементарного вопроса: а с какой, собственно говоря, целью явились ни свет ни заря к гробнице Христа две Марии - Магдалина и Иаковлева - и Саломея? Какие такие обряды собирались они совершить, если в пятницу сами присутствовали при погребении и знали, что Учитель похоронен "по первому разряду" (Ин 19:39-40)? Зачем они принесли с собой благовония ("мироносицы"), если Никодим уже употребил "состав из смирны и алоэ, фунтов около ста" (Ин 19:39), и все это было им известно? Откуда вообще взялась эта замечательная идея - ПОТРЕВОЖИТЬ ПОКОЙ МЕРТВОГО, что по любым человеческим законам - грех, а по еврейским - вещь совершенно немыслимая? А вот если предположить, что истинной целью предрассветных бдений женщин-мироносиц (а также мобилизованных Магдалиной Петра и Иоанна) было засвидетельствовать исчезновение тела и не дать властям по-тихому запечатать гробницу обратно, то тогда все сразу встает на свои места.
Итак, изящный, хотя и рискованный, план Иосифа с Никодимом увенчался полным успехом. Хотя, если вдуматься, чем они рисковали? Единственное по-настоящему уязвимое звено плана - это опечатывание гробницы, когда теоретически возможно обнаружить исчезновение тела; ну и что ж с того? В ночь с пятницы на субботу тело из неохраняемой гробницы мог выкрасть кто угодно. Вот тут бы Иосифу с Никодимом, кстати, и пригодилось их "косвенное алиби" - ведь в случае расследования можно будет доказать, что сама идея об охране места захоронения действительно принадлежит им самим. Так что даже при самом пиковом раскладе ребята просто оставались при своих.
Какую же цель они преследовали в своей интриге? Ну, с этим-то как раз все ясно. Вполне очевидно, что в случае достаточно громкого скандала основные неприятности пожнут могущественные первосвященники Каиафа и его тесть Анна. В 36 г. от Р.Х. Каиафа был с позором "освобожден от занимаемой должности" и даже лишен звания первосвященника, которое, как правило, бывало пожизненным. И как знать, не скандальная ли история полуторагодичной давности с исчезновением тела галилейского самозванца (вариант: убиение Сына Божьего) стала той самой соломинкой, что сломала спину верблюда? Падение Каиафы, между тем, привело к власти конкурирующую саддукейскую группировку, представителем которой был новый первосвященник, Ионафан; именно к ней, судя по всему, и принадлежали Иосиф с Никодимом. Ионафан проводил более проримскую политику, чем его предшественник, за что и был убит еврейскими террористами - сикариями; Иосиф же, как мы помним - "друг Пилата и Господа". Похоже, все сходится...
Возможен также более простой и прямолинейный вариант. Похищенное тело было просто предметом для шантажа правящего иудейского клана. Или вы отдаете нам сорок пять талантов золотом, пост зам.начальника тайной полиции по кадрам, откупные платежи в провинции Идумея (ненужное зачеркнуть, недостающее вписать) - и тогда тело будет возвращено. Или вы таки будете иметь на себе таких неприятностей... Сделка, как видно, не состоялась; результат известен.
С этой версией пускай дальше разбирается Мак-Дауэлл. Сам же я опять воспользуюсь своим "правом вето" и просто не стану рассматривать данную гипотезу, поскольку она противоречит "презумпции честности" - возможность, которой мой заочный оппонент, к несчастью для него, лишен. Я ведь - напомню - брался за построение версии, всецело основанной на порядочности персонажей, окружавших Спасителя, и вовсе не собираюсь идти на попятный. Это, конечно, задача более трудная, а потому - куда более увлекательная.
Что же касается Мак-Дауэлла, то ему, судя по всему, не позавидуешь. Я честно испытывал эту версию "на излом и на растяжение" и пока не сумел обнаружить в ней сколь-нибудь заметных слабых мест. И если считать, что в прошлый раз (с гипотезой "Нераспятого Христа") корабль Мак-Дауэлла наскочил на шальную мину, то теперь капитан, похоже, проспал вражескую субмарину, одарившую его полным залпом из шести торпедных аппаратов.
Перейдем теперь к хронологический последнему, но, безусловно, важнейшему узлу событий - явлениям Христа после его воскресения. В подтверждение их реальности Мак-Дауэлл приводит следующие рациональные доводы:
1. Трудно допустить, чтобы враждебно или, по крайней мере, критически настроенные свидетели (коих, надо думать, хватало) упустили бы случай разоблачить нелепые слухи о явлениях умершего человека. Между тем, никаких следов подобных разоблачений ни в каких архивах пока не обнаружено.
2. Свидетелями явлений были десятки людей, вплоть до "пятисот братиев" за один раз (при явлении на горе Галилейской). Мыслимо ли допустить, что 500 человек одновременно ошиблись, или все до единого сговорились солгать?
3. Люди встречали воскресшего Христа поодиночке и группами, находясь в разном эмоциональном состоянии, в различное время суток (Магдалина - на рассвете, путники по дороге в Эммаус - днем, Апостолы - вечером, затемно). Это разнообразие обстоятельств, при которых происходили явления, позволяет отвергнуть часто эксплуатируемый атеистами тезис о "галлюцинациях".
4. Мак-Дауэлл обращает внимание на то, что первые явления Христа были не ученикам, а женщинам - Магдалине и мироносицам. По его мнению, это важный (хотя и косвенный) довод против возможности фальсификации. Дело в том, что по иудейским законам свидетельства женщин не имели никакой юридической силы, а потому устраивать для них какие-либо инсценировки было совершенно бессмысленно.
Как легко видеть, убедительность приведенных доводов весьма различна:
1. Да простит меня Мак-Дауэлл, но его тезис об отсутствии в архивах разоблачений, касающихся воскресения, есть парафраз известного анекдота времен "борьбы с космополитизмом и низкопоклонством". Западные ученые находят в египетской гробнице III тысячелетия до нашей эры кусок медной проволоки; на этом основании делается вывод, что древние египтяне уже тогда пользовались телеграфом. В ответ советские ученые ответственно заявляют, что на территории России в захоронениях III тысячелетия до нашей эры проволоки никто никогда не находил - следовательно, русские в это время уже пользовались беспроволочным телеграфом.
А если серьезно, то полное единообразие архивных данных по некоему вопросу - это вообще палка о двух концах: здесь все зависит от исходной посылки. Для воспитанного в демократическом обществе Мак-Дауэлла такое единообразие кажется решающим аргументом за; для меня же (продукта советского тоталитаризма) оно скорее свидетельствует о целенаправленной чистке архивов - обычное дело! Попутно замечу: если что и убеждает меня в исторической подлинности евангельских текстов и отсутствии позднейшего их редактирования, так это именно содержащиеся в них разночтения и несообразности [придя к этому выводу совершенно самостоятельно, я с тем большим интересом обнаружил впоследствии сходную аргументацию в уже упоминавшейся апологии Д.Мережковского "Иисус неизвестный"].
2. Если мы проранжируем известные явления Христа по степени убедительности подтверждающих их свидетельств, то пресловутое "явление пятистам братиям на горе Галилейской" должно в действительности занять место в самом конце этого списка. Любой студент психологического факультета (а равно - ярмарочный зазывала) подтвердит, что толпу таких размеров можно в два счета убедить в чем угодно - в отличие от каждого из составляющих ее людей. В социальной психологии это называют "усилением суггестивного эффекта в условиях группы", в миру - "стадным чувством"; ярчайший пример тому - приснопамятные сеансы Кашпировского.
Эти же соображения, кстати, в полной мере относятся и к неупомянутому Мак-Дауэллом (и формально не являющемуся предметом нашего анализа) Вознесению Господню. Отметим, кстати, что последний эпизод фигурирует лишь в Евангелии от Луки (Лк 24:50-52) и в "Деяниях Апостолов" (Деян 1:2-11), которые основаны на свидетельствах Святого Павла, не являвшегося прямым его очевидцем. Ни Левий Матфей с записывавшим за Петром евангелистом Марком, ни (что уж вовсе странно) Иоанн - то есть никто из непосредственных участников событий - не упоминают о Вознесении ни единым словом. Возвращаясь же к "явлению на горе Галилейской", отмечу, что и с фактической его стороной все обстоит вовсе не так гладко, как это представляется Мак-Дауэллу (смотри ниже).
Доводы 3) и 4), напротив, представляются мне вполне резонными. Давайте теперь, приняв во внимание упомянутые соображения Мак-Дауэлла, детально проанализируем все случаи явлений воскресшего Христа близко знавшим его людям. Вполне очевидно, что показания именно этой группы свидетелей наиболее весомы. Мы не будем касаться лишь явлений Христа "один на один" - Апостолу Петру и Брату Господню, Иакову, ибо такие свидетельства вряд ли можно счесть убедительными в юридическом смысле, тем более что никаких подробностей этих явлений в Новом Завете не приведено. Хронология анализируемых явлений (я, так же как и Мак-Дауэлл, считаю этот фактор весьма важным) приводится здесь по Фаррару.
1. На рассвете третьего дня после казни, когда обнаружившие опустевшую гробницу стражники отправились с рапортом к первосвященникам, на месте захоронения появились женщины-мироносицы. Вошедши в отверзтый склеп, они видят "юношу, облаченного в белые одежды. Когда же недоумевали они о том, вдруг предстали перед ними два мужа в одеждах блистающих. И когда были они в страхе, и наклонили лица свои к земле, те сказали: Не бойтесь, ибо знаем, что вы ищете Иисуса распятого. Что вы ищете живого между мертвыми? Его нет здесь: он воскрес. Помните, как он говорил вам еще в Галилее, сказывая, что Сыну Человеческу надлежит [...] быть распяту и в третий день воскреснуть. И ВСПОМНИЛИ ОНИ СЛОВА ЕГО. Ангел же сказал: [...] пойдите скорее, скажите ученикам Его, что ОН ВОСКРЕС ИЗ МЕРТВЫХ И ПРЕДВАРЯЕТ ВАС В ГАЛИЛЕЕ: ТАМ УВИДИТЕ ЕГО". Что женщины и сделали.
Итак, сообщение женщин-мироносиц о воскресении Христа есть то, что в суде называют "показаниями с чужих слов", в данном случае - со слов неких "мужей в блистающих одеждах". Оные мужи, помимо прочего, передают через женщин ученикам и инструкцию вполне практического характера: немедленно уносить ноги из Иерусалима и некоторое время отсидеться на родине, в Галилее. Что же, весьма разумно: в Иерусалиме в ближайшие дни будет довольно жарко, ибо реакция разозленных и перепуганных первосвященников может быть очень жесткой. Достать же Апостолов из традиционно враждебной иудеянам Галилеи у Синедриона в любом случае руки коротки.
Здесь следует специально оговорить одно обстоятельство. Евангелие от Матфея утверждает, что вслед за ангелами женщинам явился и сам Христос. Это указание (Мф 28:9-10), однако, кажется весьма странным по нескольким причинам. Дело в том, что вся сцена у гробницы (за изъятием упомянутого эпизода) - это тот нечастый случай, когда рассказы всех четырех Евангелистов, включая и Иоанна, совпадают почти полностью; в текстах же Синоптиков совпадения доходят до текстуальных. Можно ли представить себе, что все Евангелисты (кроме Матфея) упустили в своих рассказах событие, важность которого не нуждается ни в каких комментариях? Более того: их тексты фактически впрямую отрицают явление Иисуса женщинам-мироносицам (например, Мр 16:19 и Лк 24:23).
Кажется вполне очевидным, что в данном случае свидетельства Петра (чье повествование легло в основу Евангелия от Марка) и Иоанна заслуживают большего доверия - просто потому, что они, в отличие от Левия Матфея, были непосредственными участниками этого события (смотри ниже). Обращает на себя внимание и то, что Христос в рассказе последнего сказал лишь: "радуйтесь", после чего воспроизвел, почти слово в слово, предшествующее указание ангелов - отправляться в Галилею (сравните: Мф 28:7 и 28:10). Поэтому можно предположить, что испуганные женщины просто приняли за Учителя одного из "блистающих ангелов"; Левий Матфей же, сам не будучи непосредственным свидетелем события, лишь добросовестно записал их сбивчивый рассказ.
2. На самом деле первой опустевшую гробницу с отваленным камнем обнаружила Мария Магдалина и тут же побежала известить об этом Апостолов. К тому времени как она, сопровождаемая Петром и Иоанном, вернулась к месту погребения, женщины-мироносицы уже ушли. Апостолы, осмотрев склеп и найдя в нем лишь пустые погребальные одеяния, пожали плечами и вернулись в Иерусалим. "А Мария стояла у гроба и плакала (...] И видит двух ангелов в белых одеяниях сидящих [...] И говорят ей: жена! Что ты плачешь? Говорит она им: унесли Господа моего, и не знаю, где положили Его. Сказавши сие, оборотилась она назад и увидела Иисуса стоящего, НО НЕ УЗНАЛА ОНА, ЧТО ЭТО ИИСУС. Иисус говорит ей: жена! что ты плачешь? Кого ищешь? Она, ДУМАЯ ЧТО ЭТО САДОВНИК, говорит ему: Господин! Если ты вынес Его, скажи мне где ты положил Его, и я возьму Его." И лишь после некоторых наводящих обращений она осознала-таки, что разговаривающий с ней человек - сам Иисус.
Вообще-то немного странно - не узнать сразу любимого человека, вы не находите? Ну да ладно - горе, потрясение, неверный свет рассветных сумерек... Интереснее вот что. Ангелы в белых одеяниях, беседовавшие чуть ранее с женщинами-мироносицами, исчезли, едва только у гробницы появилась Мария в сопровождении Петра с Иоанном; вновь ангелы показались лишь после того как женщина осталась в одиночестве. И даже для передачи Апостолам указаний Учителя - отправляться в Галилею - ангелы почему-то предпочли воспользоваться посредничеством женщин, вместо того, чтобы прямо сказать это находившимся здесь же Иоанну и Петру.
3. В тот же день двое учеников Христа, не входивших в число Апостолов, шли по дороге в город Эммаус. "И когда они разговаривали и рассуждали между собой, сам Иисус приблизившись пошел с ними; НО ГЛАЗА ИХ БЫЛИ УДЕРЖАНЫ, И ОНИ НЕ УЗНАЛИ ЕГО." Ведя между собой долгую (и теологически весьма важную) беседу, трое спутников достигли Эммауса, где ученики пригласили незнакомца разделить с ними трапезу. Тут-то и "открылись глаза у них, и, НЕСМОТРЯ НА ИЗМЕНИВШИЙСЯ ВИД, они узнали, что с ними был Господь." Вот это да... Что же это должен быть за "изменившийся вид", чтобы ученики не узнали своего Учителя - среди бела дня, ведя с ним долгую беседу? Как понимать слова Марка о том, что Христос "ЯВИЛСЯ В ИНОМ ОБРАЗЕ" (Мр 16:12)? Из чего, собственно говоря, следует, что незнакомец был Христом? Немудрено, что Апостолы, с которыми два ученика поделились своим открытием, не поверили им точно так же, как чуть ранее - женщинам.
4. Вечером того же дня десять Апостолов, скрываясь от иудеян, сидели в запертом доме. Неожиданно внутри этого помещения возник Иисус, "сказавши: Мир вам! Сказав это, Он показал им руки и ноги и ребра свои. Ученики обрадовались, увидевши Господа." Господь присутствовал с ними телесно, но В ИЗМЕНЕННОМ ВИДЕ: Апостолы даже полагали, что видят духа. Чтобы убедить их в том, что они имеют дело с живым человеком, Иисус предлагает им потрогать себя и в завершение ест с ними рыбу и мед. При этой встрече отсутствовал (как по заказу) Фома - скептик, вечно лезущий со своими вопросами и сомнениями куда не велено. Услыхав рассказы товарищей о явлении, он заявил: "Не уверую, если не вложу персты в раны от гвоздей на руках Его."
Перечитывая эту сцену, трудно отделаться от странного впечатления, будто Иисус, начавши первую встречу с Апостолами именно с демонстрации ран, использует их... ну, скажем, как удостоверение личности. С другой стороны, достаточно странной выглядит, если вдуматься, и реплика Фомы. С чего бы это нормальный человек - не садист и не чекист - вдруг вздумал поковырять пальцем в ранах у кого бы то ни было? Апостол Фома (Близнец) заработал, между прочим, свое ставшее нарицательным прозвище "Фома Неверующий" именно своей репликой в этом конкретном эпизоде, а вовсе не тем, что отличался какой-то особенной, маниакальной подозрительностью.
Что-то в рассказе товарищей его явно насторожило, и я, кажется, догадываюсь - что именно. Он наверняка спросил их - а как двигался Учитель? - и, услыхав в ответ: нормально, как все люди - почувствовал неладное. Раз уж Отец Небесный воскресил Христа в той самой плоти, в которой тот принял крестную казнь (о чем, собственно, и свидетельствует, характер ран), то плоть эта, по идее, должна бы и вести себя соответственно. Возникает вполне резонный вопрос: что же это за раны, если человек, щиколотки которого пробиты гвоздями размером с железнодорожный костыль, ходит как ни в чем ни бывало?
Вряд ли кто-нибудь из верующих решится бросить камень в Фому - памятуя о том, что вопрос о природе тела воскресшего Христа сразу стал одной из острейших теологических проблем. Во всяком случае, из длинных (и, по совести говоря, весьма запутанных) рассуждений Святого Павла (1 Коринф 15:35-54) можно заключить, что оно не является впрямую возвращенной к жизни земной плотью; а коли так - то при чем тут раны? Неудивительно, что Фома решил для себя этот вопрос попросту, по-крестьянски: "не поверю, пока сам не пощупаю".
Есть здесь и еще один непонятный для меня момент. Проходить сквозь стены и появляться внутри запертого помещения - безусловная привилегия призраков. Однако есть мед с рыбой дух никак не может - следовательно, перед нами существо из материального мира. Что-то тут не стыкуется. Я лично ничего не имею против призраков (тем более таких, как Тень отца Гамлета, или, скажем, убитый самурай из "Расемон"), но давайте все же будем минимально последовательны и избежим соблазна менять правила по ходу игры. Я готов признать, что Евангелист правдиво описал свои наблюдения, но вот с его интерпретациями согласиться никак не могу. Во всяком случае, до тех пор, пока не будут опровергнуты две приоритетные (по "Бритве Оккама") гипотезы: 1) появившийся был вполне материальным существом, лишенным в действительности сверхъестественных черт; 2) появившийся к реальному миру не принадлежал ни в каких своих проявлениях, а все его черты (в том числе и подчеркнуто-материальные) равно иллюзорны.
5. Пожелание Фомы было удовлетворено нескоро, лишь восемь дней спустя. Апостолы, теперь уже в полном составе, вновь сидели в запертом помещении. Вновь внутри появляется Христос, вселяя в Апостолов трепет, и, снова продемонстрировав раны на руках и на боку, предлагает Фоме потрогать их. А дальше - самое интересное. Христианские комментаторы всегда пишут, что Фома действительно осязал раны Спасителя, после чего и уверовал - окончательно и бесповоротно (например, Библейская энциклопедия I:135); вот как излагает евангельский текст Гладков: "Внезапно стал среди них Господь и, сказав всем: мир вам! обратился к Фоме: подай перст твой сюда и посмотри руки Мои. - Фома повиновался, пальцем своим осязал гвоздевые раны рук. Потом Господь говорит ему: подай руку твою и вложи в ребра Мои, и не будь неверующим. - Господь обнажил свой прободенный бок, рана которого была столь велика, что можно было вложить в нее руку. Фома, убедившийся уже, что действительно руки Господа пробиты гвоздями, протягивает теперь руку свою к ране в боку, осязает ее, и, падая перед Ним, восклицает: Господь мой и Бог мой!"
А вот как это выглядело на самом деле: "Пришел Иисус, когда двери были заперты, стал посреди них и сказал: мир вам! Потом говорит Фоме: подай перст твой сюда и посмотри руки Мои; подай руку твою и вложи в ребра Мои; и не будь неверующим, но верующим. Фома СКАЗАЛ ЕМУ В ОТВЕТ: Господь мой и Бог мой!" (Ин 20:26-28). То есть - никакого "осязания" в действительности не было; Фома повел себя так, как и любой нормальный человек на его месте, а предшествующие посулы его, как и следовало ожидать, были лишь ораторским приемом. Все это можно было бы, конечно, счесть малосущественной деталью, если бы не одно "но". Христос, напомню, присутствовал "в измененном виде"; именно способность появляться внутри запертого дома плюс характер ран и послужили основой для идентификации появившегося человека с Христом. Но что это в действительности были за раны - как выясняется, никому не ведомо.
6. Некоторое время спустя, уже в Галилее, семь Апостолов (интересно, кстати, куда подевались еще четверо?) вышли на ночной лов рыбы в Генисаретском озере ("Море Галилейское"), однако "не поймали в ту ночь ничего. А когда уже настало утро, Иисус стоял на берегу; НО УЧЕНИКИ НЕ УЗНАЛИ, ЧТО ЭТО БЫЛ ИИСУС." Следуя его советам, они вновь забросили сеть - на сей раз чрезвычайно удачно. "Тогда ученик, которого любил Иисус, говорит Петру: это Господь. Симон же Петр, УСЛЫШАВ ЧТО ЭТО ГОСПОДЬ, опоясался одеждой [...] и бросился в море. А другие ученики приплыли в лодке." На берегу их ждал костер и приготовленная еда - печеная рыба и хлеб. "Иисус говорит им: придите, обедайте. ИЗ УЧЕНИКОВ ЖЕ НИКТО НЕ СМЕЛ СПРОСИТЬ ЕГО: КТО ТЫ? ЗНАЯ, ЧТО ЭТО ГОСПОДЬ." После этого и следует знаменитый диалог с Петром - "Паси овец моих".
Вы что-нибудь понимаете? Ну, то, что Апостолы в этом эпизоде опять не узнали своего Учителя - это бы еще полбеды, к этому мы, кажется, уже успели привыкнуть. Однако в данном случае речь все-таки идет о человеке, с которым они - безотносительно ко всем их предыдущим совместным странствиям - дважды встречались за последние дни: беседовали, "осязали", делили трапезу. Я долго пытался вспомнить - что же мне все это напоминает? И вдруг понял: так сироту приучают называть "папой" усыновившего его человека...
7. Наконец, последним по счету Фаррар упоминает "явление пятистам ученикам и Апостолам на горе Галилейской". Принципиальная ценность такого коллективного свидетельства была обсуждена нами выше. Что же до фактической стороны дела, то она такова: "Одиннадцать же учеников пошли в Галилею, на гору, куда повелел им Иисус, И, увидевши Его, поклонились; А ИНЫЕ УСУМНИЛИСЬ" (Мф 28:16-17). Одним словом - все как обычно.
Итак, подведем итоги. Если апеллировать к столь любимым Мак-Дауэллом юридическим правилам, то придется признать следующее. НИ В ОДНОМ ИЗ РАССМОТРЕННЫХ ЭПИЗОДОВ НИ ОДИН СУД НЕ ПРИЗНАЛ БЫ ОПОЗНАНИЕ ВОСКРЕСШЕГО ХРИСТА БЛИЗКО ЗНАВШИМИ ЕГО ЛЮДЬМИ СОСТОЯВШИМСЯ. У этого вывода есть два достаточно неожиданных, на мой взгляд, следствия:
1). Если бы явления Христа на самом деле были плодом индивидуальных и коллективных галлюцинаций (версия, столь любимая атеистическими комментаторами), то свидетели имели бы дело лишь со своими собственными представлениями об Учителе. В этом случае каждый видел бы именно то (и только то), что ему надо. Вот, например, Святой Павел (на тот момент - еще свирепый гонитель христиан фарисей Савл): ни разу в жизни в глаза не видя Иисуса, он, тем не менее, сразу понял, с кем беседует. Между тем, явственные (хотя и несколько завуалированные) сомнения свидетелей по поводу аутентичности воскресшего Христа неопровержимо доказывают: все они имели дело не с плодами собственных воспоминаний, а с реальным человеком из плоти и крови. Был ли он Христом - это уже отдельный вопрос.
2). Я уже имел случай заметить, что в моих глазах несообразности, содержащиеся в евангельских текстах, свидетельствуют именно в пользу подлинности последних. Так вот, зафиксированные Евангелистами сомнения свидетелей явлений представляются наиболее ярким случаем такой "гарантии от противного". Общеизвестно, что телесное воскресение - это ключевой для христианства момент во всей истории Иисуса из Назарета: "А если Христос не воскрес, то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера ваша" (1 Коринф 15:14). В силу этого логично предположить, что именно обсуждаемая группа "накладок" должна была бы исчезнуть из Евангелий при первом же целенаправленном "редактировании" исходного текста.
Сотрудник оруэлловского "Министерства Правды", проглядевший накладку такого уровня, несомненно, был бы немедленно распылен.
Вспомним теперь о том, что говорил Мак-Дауэлл о разнообразии обстоятельств явлений (различное число свидетелей, разное время суток и т.д.). Давайте все же попытаемся найти хоть что-нибудь объединяющее для всех этих событий. Так вот, такой общий признак действительно есть: это ПЛОХАЯ ОСВЕЩЕННОСТЬ. Явления 2 и 6 происходили в предрассветных сумерках, явления 4 и 5 - вечером, да еще и в запертом помещении. Лишь явление 3 (по дороге в Эммаус) и, возможно, 7 (на горе Галилейской) происходили при ярком дневном свете, но именно здесь, как мы помним, дело с опознанием обстояло наиболее кисло.
Классифицируя эти события, легко заметить, что два явления Апостолам, произошедшие в Иерусалиме, явственно стоят среди них особняком. Во-первых, только здесь появившийся ясно и недвусмысленно называет себя. Во-вторых, только здесь он несет на себе явственные следы крестной казни - характерный набор ран. Видимо, как раз в результате сочетания этих двух факторов воскресший Христос был здесь узнан с несколько большей уверенностью, чем в остальных случаях.
При этом - внимание! - именно эти два явления - самые бессодержательные со смысловой точки зрения: Спаситель является затем лишь, чтобы дважды продемонстрировать свои раны, поесть рыбы с медом, да еще укорить учеников за недостаточную веру. И наоборот: все сколь-нибудь догматически важные и продолжительные речи были произнесены Христом в ходе двух других явлений - по дороге в Эммаус и на Генисаретском озере. Здесь, как мы помним, не было ни ран, ни должной уверенности в личности произносившего их человека. Кстати, о ранах: интересная получается картина. Значит, в Эммаусе их еще не было (мыслимо ли допустить, что ученики за несколько часов общения не обратили внимания на такую "деталь"?), потом они появляются - ровно на два иерусалимских явления, а к моменту Галилейских явлений вновь бесследно исчезают...
Рассмотрим теперь хронологическую последовательность явлений вот под каким углом зрения. Первыми свидетелями были женщины - потрясенные горем, напуганные, но, несмотря на это, единственно сохранившие верность погибшему Учителю; при этом большая часть разъяснений по поводу происходящего исходит от неких "мужей в белых одеждах". Следующее явление - двоим ученикам, не входящим в число наиболее близких к Иисусу. И лишь после того, как информация об этих встречах достигает Апостолов, и они оказываются должным образом подготовлены - Христос является и им. Но не всем: скептик Фома оказывается лишенцем. И лишь после того, как строптивец на протяжении недели подвергается психологической обработке со стороны товарищей, следует явление всем одиннадцати Апостолам. При этом трудно отделаться от ощущения, что в ходе этого второго явления никто кроме Фомы Христа не интересует вовсе. Согласитесь, что последовательность выстраивается весьма красноречивая: на одном ее конце - персоны наиболее экзальтированные и внушаемые, или малознакомые, на другом же - наиболее близкие и самостоятельно мыслящие. При этом каждая предыдущая ступенька получает возможность психологически воздействовать на последующую.
И все же цепь явлений Христа различным лицам страдает некоторой неполнотой. А вернее сказать - в ней зияет гигантский, совершенно необъяснимый провал. Кому только не являлся Иисус - и паре шапочно знакомых учеников из Эммауса, и "пятистам братиям", и явно нелюбимому брату Иакову; одного лишь человека он так и не удостоил своим посещением. Собственную мать.
Это настолько не лезет ни в какие ворота, что Гладков завершает свой рассказ об имевших место явлениях таким замечательным рассуждением: "По преданию, Христос явился прежде всех Богоматери. Хотя Евангелисты ничего не говорят об этом явлении, НО ТРУДНО ДОПУСТИТЬ ПРЕДПОЛОЖЕНИЕ, что Он, являясь несколько раз Апостолам, ни разу не порадовал Своим появлением Свою мать, о Которой так заботился в предсмертных муках на кресте." Действительно, допустить такое трудно, но вот ведь - приходится. Что же до слов "По преданию...", то они в этом контексте смотрятся - ну в точности как магическая вводная "Как известно..." из приснопамятных "Заявлений ТАСС".
Вот, собственно говоря, и все. Наше повествование подошло к той самой минуте, когда Рекс Стаут собирает всех своих героев в кабинете Ниро Вульфа, дабы тот мог изобличить убийцу, вызвав у особо эмоционального читателя возглас: "Как же я сам-то не дотумкал!" В соответствии с канонами классического детектива автор не прячет в рукаве никаких тузов: читателю известны все факты до единого, так что многие, без сомнения, уже сложили эту головоломку самостоятельно.
Что же до остальных, то им ничего не остается, кроме как ознакомиться с одним манускриптом, подлинность которого, правда, не подтверждена пока экспертами. Почти двадцать веков пролежал он в запечатанном кувшине, случайно найденном недавно спелеологами из Университета Бен-Гуриона при изучении одной из карстовых пещер близ Иерусалима. Автор манускрипта был некогда вызван из небытия одной лишь силой булгаковского гения. Как теперь выяснилось, он обрел вполне самостоятельную жизнь, удивительным образом сохранив все те черты, которыми некогда наделил его Мастер. Итак, слово "человеку, никогда не расстававшемуся со своим капюшоном" - начальнику тайной службы при прокураторе Иудеи военному трибуну Афранию. [Б.М.Гаспаров в своем исследовании "Из наблюдений над мотивной структурой романа М.А.Булгакова "Мастер и Маргарита" (Даугава, 1989, N_1: 78-81) на основании целого ряда текстологических аргументов впрямую идентифицирует Афрания с... Воландом. По его мнению, "начальник тайной стражи" - это всего лишь ершалаимская маска Сатаны, точно такая же, каковой в Москве служил "профессор черной магии". Против подобного отождествления, однако, может быть выдвинут целый ряд серьезных возражений. Я, например, могу представить себе Воланда - "вольного сына эфира" - в самых различных ипостасях, но уж никак не в качестве представителя служилого сословия; Афраний, между тем, высказывается на этот предмет вполне определенно: "Я, прокуратор, пятнадцать лет на работе в Иудее. Я начал службу при Валерии Грате". С моей точки зрения, версия Гаспарова интересна в основном как отражение характерной для современного человека склонности к демонизации секретных служб. Постмодернистский Афраний Анджея Вайды, сменивший капюшон и меч на темные очки и пистолет в наплечной кобуре, смотрится куда убедительнее.]