О.П.Мороз.
"Думающие" растения
В конце 60-х годов в одном из американских научно-популярных журналов появилась статья Клива Бакстера «Доказательство первичного сознания у растений». Автор утверждал, будто открыл способность растений улавливать эмоции и мысли людей.
С тех пор имя Бакстера не сходит со страниц американской печати. Издания самого различного характера и направления считают своим долгом вовлечь читателя в ажиотаж вокруг «думающих» растений. Слава Бакстера выплеснулась за пределы Америки, пересекла океан, достигла Европы. И, вот, уже изданные в США книги о Бакстере — «Естественная история сверхъестественного», «Таинственная жизнь растений» — переводятся на европейские языки. В печати публикуются серии статей о его «открытиях»...
Все началось с эксперимента, который Бакстер проводил с драценой — растением, похожим на пальму. Эксперимент вполне безобидный — определялась скорость, с какой вода, всасываемая корнями, проходит путь от корней до листьев. Для этого использовался самописец, наподобие «детекторов лжи», которые, как известно, применяются в США при допросах преступников. Неожиданно Бакстеру захотелось учинить растению что-то вроде допроса, во всяком случае, как-то подействовать на него «эмоционально». Бакстер окунул лист растения в чашку горячего кофе. Никакой реакции не последовало. Тогда он решил подвергнуть растение более жестокому испытанию — поджечь лист, на который был наложен датчик самописца. И тут произошло чудо. Как только эта мысль пришла ему в голову, раньше, чем он протянул руку за спичками, перо самописца резко отклонилось в сторону и вычертило кривую, наподобие той, какую вычерчивает «детектор лжи» при допросе сильно взволнованного человека. Растение «прочло» его мысли.
После этого, как уверяет Бакстер, он провел множество таких опытов и всякий раз обнаруживал то же самое. Более того, листья реагировали на угрозу даже в том случае, когда были оторваны от растения.
Обнаруживалась и более тонкая реакция, не связанная с какой-либо угрозой. Растения начинали волноваться при одном лишь появлении человека и даже собаки, которые просто не любят эти растения.
Проводились опыты с пауком. Экспериментатор пытался его поймать. Растения начинали волноваться еще до того, как сам паук осознавал опасность и пускался удирать.
«Все происходит так,— делал вывод Бакстер,— будто решение о бегстве, принятое пауком, было разгадано растением и вызвало реакцию листьев».
Наконец, если растениям угрожала очень большая опасность — и реакция была очень сильной. Так же как человек, они просто испытывали шок, «теряли сознание». Как-то лабораторию Бакстера посетил один канадский физиолог, который попросил показать ему сенсационные опыты. К удивлению, ни одно из пяти растений, к которым были присоединены датчики, никак не реагировало ни на присутствие постороннего человека, ни на какие угрозы.
В поисках причины Бакстер стал расспрашивать канадца, как он обращается с растениями в собственной лаборатории, не наносит ли им каких повреждений и увечий. Тот простодушно признался, что сжигает их в лабораторной печке, чтобы определить сухой вес. Все сделалось ясно. Бакстеровские растения признали в нем злодея и впали в кому от переполнивших их чувств.
Когда посетитель удалился, они, естественно, вновь стали демонстрировать нормальную реакцию, «точно очнувшись от шока, вызванного визитом страшного для них человека».
Растения, оказывается, обладают и памятью. В одном из опытов участвовали два филодендрона и шесть человек. Один из шести, по жребию, так, чтобы не видели другие, должен был сломать и растоптать одно из растений в присутствии другого. После того как дело было сделано, к сохранившемуся растению подсоединили самописец и стали тут же допрашивать по очереди всех шестерых. Каждый, естественно, отрицал, что сломал и растоптал растение. «Наблюдавший» за всем этим филодендрон никак не реагировал на ответы пятерых невиновных и «буквально обезумел», как только отвечать стал истинный виновник гибели его собрата.
Как и полагается благородным существам, растения помнят не только зло, но и добро. Однажды Бакстер читал в каком-то провинциальном городке лекцию о своих первых опытах. И когда на экране появилось изображение того первого растения, с которого все началось, это самое растение, подсоединенное к самописцу в лаборатории Бакстера, за сотни километров от лекционного зала, отреагировало на свое изображение (надо полагать, поддавшись приятным воспоминаниям).
Все эти замечательные опыты пересказаны здесь со слов французского журнала «Пари-матч», доверчиво и сочувственно описавшего их, естественно, по рассказам самого Бакстера. Поведал журнал и о других подобных экспериментах, может быть, даже еще более удивительных.
Как-то Бакстер порезал палец. Бывает. Растение отреагировало и на это событие. Оставалось выяснить, была ли эта реакция вызвана гибелью живых клеток или растению передался испуг человека, ощутившего боль и увидевшего кровь. Очень скоро Бакстер установил, что справедливо первое предположение: растения необычайно сострадательны, они чувствуют гибель всего живого,
Это было подтверждено опытами с креветками. Их окунали в кипящую воду, и растения — филодендроны,— подключенные к самописцам, немедленно отзывались на это событие — надо полагать, всей гаммой чувств, соответствующей скорбному моменту.
Как всякий великий первооткрыватель, Бакстер не ограничился одним лишь объектом исследования — растениями. Он расширил горизонт своих поисков — перешел к изучению отдельных живых клеток. И клетки тоже оказались способны реагировать, как растения. Мысль исследователя простирается и дальше. «Эта способность восприятия,— считает Бакстер,— вероятно, не ограничивается клеточным уровнем. Возможно, ею обладают и молекулы, и атом, и даже его частицы. Наверное, нужно было бы заново изучить с этой точки зрения все то, что до сих пор принято было считать неживым».
Может быть, вся эта ахинея и не заслуживает подробного изложения, но надо учесть, что она под маркой достоверных научных результатов выплескивается на головы миллионов людей.
Излишне всерьез разбирать все эти опыты. По поводу каждого возникает недоумение. Почему никому другому не удается повторить эти эксперименты? На это Бакстер отвечает: у растений, дескать, такая тонкая натура, они так быстро привыкают к одному человеку, что для другого нелегкая задача добиться у них доверия, вызвать на эксперимент. И мы видели, что эта недоверчивость может даже вызвать потерю сознания, хотя спрашивается, почему терция не теряла сознания, когда ее собирался поджечь сам Бакстер. Не все ли равно, от чьей спички сгореть?
Один журналист как-то задал Бакстеру вопрос:
— Если растения так чувствительны к чужой смерти и страданиям, почему они все время не находятся в состоянии безумия, ведь нет ни одной секунды, когда бы в природе не гибло какое-то живое существо, когда бы хищник не расправлялся со своей жертвой? Вы, господин Бакстер, утверждаете, что растения реагируют на эти события вне зависимости от расстояния. В ресторанах различных городов то и дело бросают в кипящую воду омаров. Почему же растения озабочены именно судьбой несчастных подопытных креветок?
Бакстер отвечал туманно:
— Существуют две основные категории восприятия. Растение настраивается или на все, происходящее в его непосредственном окружении, или на что-либо выборочно. Если растение заинтересовалось человеком, он может быть где угодно, и растение будет следить за ним, как если бы их ничто не разделяло...
Как видим, для фантастических опытов и объяснения придумываются фантастические.
Единственное, что реально в подобных опытах: стрелка прибора, подключенного к растению, в какие-то моменты действительно отклоняется, в другие — нет. Чем это объяснить? Известный советский специалист по физиологии растений профессор И. Гунар рассказывал, что он в своей лаборатории пытался повторить опыты Бакстера. При этом пользовался гораздо более чувствительной аппаратурой. Неподалеку друг от друга поставили кувшины с подсолнухом и мимозой. К мимозе присоединили прибор, а листья подсолнуха стали подстригать ножницами. Никакой реакции со стороны мимозы, естественно, не последовало. Никакого сочувствия к попавшему в беду соседу. Но вот лаборант шагнул к мимозе — стрелка тут же качнулась. Реакция?
— Любой школьник, знакомый с азами физики, поймет,— говорит Гунар,— что это было отнюдь не чудо. Всякое физическое тело или система тел, способные проводить ток, обладают определенной электрической емкостью, которая меняется в зависимости от взаимного расположения этих тел, Стрелка нашего гальванометра стояла незыблемо, пока оставалась неизменной емкость системы. Но вот сотрудник лаборатории приблизился к прибору, и распределение электрических зарядов в системе нарушилось...
Известны ли эти азы Бакстеру? Трудно предположить, что неизвестны...
Чем объяснить, что многие верят в нехитрые бакстеровские подтасовки? Представление о «думающих», «чувствующих» растениях нравится. С растениями многие имеют дело — в собственных садиках, оранжереях, теплицах. Видят, что они откликаются на уход, на заботу. Эти люди сами близки к тому, чтобы наделить своих подопечных сознанием. Довольно небольшого толчка, исходящего от «науки», чтобы очеловечение растений состоялось.
Растениям приписывается альтруизм, сострадание — как раз то, чего не хватает людям в отношениях между собой. Может ли устоять перед бакстеровскими фантазиями одинокий пожилой человек, копающийся между клумб в своем палисаднике?
И. Гунар рассказывал, как несколько лет назад умер один из его коллег, селекционер. Всю жизнь он имел дело с растениями. За многие годы у него дома образовался целый ботанический сад. Через несколько дней после печального происшествия Гунар встретил дочь покойного.
— Знаете,— сказала она,— даже растения почувствовали наше горе. Они сохнут, вянут.
— А, может, вы просто перестали ухаживать за ними? Ведь не до того вам сейчас...
Она удивилась: странно, что такая простая мысль не приходила ей в голову.