Призрак на диване
Реальная история с anekdot.ru
История отчасти напоминает "Понедельник начинается в субботу" (любимая книжка!), ночевку Привалова в избе на курногах. На случай, если кто-то вдруг не читал, коротко изложу. Старуха почему-то постелила ему на полу, хотя в комнате стоял вполне приличный на вид диван. А когда он нахально перелег на диван и заснул, тут-то и началась вся эта фантасмагория с русалками на ветвях и говорящими котами. Оказалось, что диван не простой, а волшебный, и транслирует обычную реальность в сказочную.
Мне после нескольких лет жизни за границей потребовалось посетить Санкт-Петербург. Деньги на гостиницу, прямо скажем, были, но мама некстати вспомнила, что вдова моего троюродного дяди живет совсем одна в двухкомнатной квартире практически на Невском. Из того, что дядя когда-то носил меня, двухлетнего, на руках, а тетушка обожала мужа, мама сделала логически небезупречный вывод, что Эмма Марковна будет мне очень рада.
Тетушка оказалась величественной, несмотря на очевидную бедность, дамой лет семидесяти, наполовину глухой, но в остальном прекрасно сохранившейся. Она долго потчевала меня на кухне чаем с сухариками и рассказами о покойном муже.
Мой дядя, как выяснилось, был не просто так дядей, а светилом оборонной науки, автором нескольких книг и лауреатом разнообразных премий. Он умер около двадцати лет назад, внезапно и загадочно: во время домашней вечеринки, посвященной присуждению очередной премии, прилег на диван, а когда гости разошлись и тетушка решила его разбудить, тело уже остыло. Причина смерти осталась невыясненной: дядя регулярно проходил диспансеризацию, ежедневно делал зарядку с пудовой гирей и по всем параметрам был здоров как бык.
Эмма Марковна так и не оправилась от его смерти, в чем я убедился непосредственно после ужина. Тетушка торжественно провозгласила: "А сейчас я покажу тебе Его комнату" - и огромным ключом отперла дверь в одну из комнат своей квартиры. Большой, тридцатиметровый, наверное, зал был превращен в музей-квартиру. Со всех стен на меня смотрели дядины фотографии в разные периоды его жизни, между ними располагались авторские свидетельства и медали ВДНХ. Письменный стол у балконной двери был завален бумагами и выглядел так, словно человек только что из-за него встал, вот только все газеты и журналы на нем датировались 85-м годом. Еще один стол, обеденный, изображал роковую вечеринку: на нем стояли чашки и блюдца, слава богу, пустые и чистые, и несколько початых бутылок, среди которых я с легким уколом ностальгии узнал токайское вино и "андроповку" с зеленой наклейкой. У одной стены стоял широкий кожаный диван - последнее пристанище покойного дяди, у противоположной - супружеская кровать с подушками в вышитых наволочках.
Тетушка провела меня по комнате, останавливаясь у каждого экспоната и
хорошо поставленным голосом экскурсовода рассказывая, за что Георгий
Львович получил очередную премию и с кем он изображен на очередном фото.
Окончив экскурсию, она с глубокой задумчивостью спросила:
- Куда же мне тебя положить?
Сама она обитала во второй комнате, девятиметровой, сплошь заставленной
и заваленной стариковской рухлядью.
- Может, на диван? - нерешительно предложил я.
- Что ты, - возмутилась тетушка, - как можно! Ведь это же Его диван!
Иногда Он сюда приходит. Я замечаю, что сдвинут стул или подушка. А
один раз оставил кровавое пятно.
Откровенно говоря, в этот момент мне следовало подхватить чемодан и исчезнуть в направлении ближайшей гостиницы. Но сил после двенадцатичасового перелета не осталось, и я обреченно наблюдал, как Эмма Марковна приволокла откуда-то едва живую раскладушку, поставила ее в комнате-музее у самой двери и застелила сомнительной свежести бельем. Засыпая, я услышал щелчок замка: тетушка перед сном по привычке заперла комнату снаружи. Стучать и кричать ввиду ее глухоты было бесполезно, оставалось надеяться, что тетушка не совсем еще выжила из ума и не забудет отпереть меня утром, а в крайнем случае можно позвонить ей с сотового.
Как и следовало ожидать, раскладушка развалилась после того, как я в третий раз повернулся на другой бок. Восстановлению она не подлежала, спать на полу оказалось невозможно, и я решительно перетащил постель на диван, искренне надеясь, что покойник простит мне вторжение на его территорию. Тут в голове всплыла вышеописанная сцена из "Понедельника". Посмеявшись над сходством моего положения с положением Привалова, я стал засыпать. Но мысли уже двинулись в определенном направлении: покойники, русалки, говорящие коты...
Мне снился покойный Георгий Львович. Сойдя сразу со всех своих
портретов, он ходил вокруг меня, шаркал ногами, чем-то скрипел и завывал
замогильным голосом:
- Отдай диван, ублюдок!
- Это не диван, - заученно отвечал я. - Или, в доступной для вас форме,
это есть не совсем диван.
- Вы это прекратите! - орал покойник и тянулся скрюченными пальцами к
моему горлу.
Я содрал закрутившуюся вокруг шеи простыню и наконец проснулся. В
комнате было темно. У противоположной стены, судя по всему, происходил
шабаш ведьм: что-то там выло, стонало, стучало и ухало на тысячу
голосов.
Должен сказать, что я сугубый материалист и в нечистую силу никогда не
верил. Если бы не двенадцать часов в самолете, комната покойника, диван
и русалки, я наверняка реагировал бы более адекватно. Но учитывая все
перечисленные факторы... Я набрал полную грудь воздуха и заорал изо всех
сил:
- Сгинь, нечистая!
И дальше почему-то по-английски:
- Стоять, так твою перетак! Оружие на пол, руки за голову!
Ответом мне был полный запредельного ужаса, переходящий местами в ультразвук женский визг.
Через минуту, все еще вздрагивая и вытряхивая из ушей остатки визга, я
наконец сподобился включить свет. В кровати, натянув до подбородков
одеяло и глядя на меня квадратными от ужаса глазами, лежала парочка.
Девушка была совсем зеленого цвета, и ее участие в разговоре
ограничилось громкой икотой. А мужик, слегка заикаясь, спросил:
- Т-ты кто?
- П-племянник, - я тоже слегка заикался.
- Врешь, это я п-племянник.
Эмма Марковна оказалась не так одинока, как мы с мамой думали. У нее нашелся еще один троюродный племянник, работяга с Путиловкого (кстати, по имени Витька - еще один привет от братьев Стругацких). Тетушка отношений с ним не поддерживала, но несколько лет назад попросила за небольшую мзду сварить железную решетку для балкона. Сложив в один пасьянс тетушкину глухоту, ее образ жизни и пустующую шикарную комнату в центре Питера, Витька задумал и осуществил дерзкий план по превращению дома-музея в дом свиданий. Для этого потребовалось только слегка изменить конструкцию решетки, чтобы ее можно было открыть с наружной стороны. Код подъезда он знал, а перелезть на балкон из окна лестничной площадки было проще простого. С тех пор Витька регулярно приходовал в дядиной комнате разнообразных дам, удачно скрывая свои похождения от жены. Пока наконец не нарвался на меня.
С Витькой мы почти подружились. Икающую девицу с горем пополам отпоили бывшим токайским (во что оно превратилось после двадцати лет выдержки, сказать не могу, не решился попробовать). Неразрешимую проблему представляло мокрое пятно, оставленное ею с перепуга на тетиной простыне. Попытки ликвидировать пятно путем размахивания простыней перед вентилятором ни к чему не привели. Пришлось заправить кровать как есть и надеяться, что тетушка ничего не заметит.
Под утро я проводил гостей через балкон и перетащил свою постель обратно на пол. Как только тетушка меня отперла, даже не попив чаю, удрал в гостиницу, где наконец выспался. Телефонами мы с Витькой не обменялись, так что ни о дальнейшей судьбе девицы, ни о том, как пережила испытание Витькина потенция, ничего сообщить не могу. Когда моя мама позвонила Эмме Марковне поздравить ее с днем рождения, та разговаривала с мамой подчеркнуто сухо и в конце концов открыто заявила, что мамин сын, то бишь я, - невоспитанный дикарь, в грош не ставящий чувства других людей, не знающий элементарных приличий и вдобавок страдающий энурезом.